посмотреть на часы. «Какой сегодня день?» — удивленно раздумывала она. Надпись крупными каноническими буквами на пустой трамвайной остановке тут же ответила на ее вопрос: «Только по выходным».
Мучительно завизжали стальные колеса: около деревянного ограждения остановился трамвай. Мириам собралась с духом и забралась в вагон. Вожатый кивнул ей и затем без предупреждения тронулся с места. Мириам споткнулась и едва не упала, вошла в пассажирскую кабину и села, даже не оглядевшись. Деревянная скамья была холодной, но, похоже, где-то работал нагреватель. Она тайком исследовала собратьев-пассажиров, изучая их отражения в окнах, когда не могла смотреть на них прямо. Странное собрание… Полная женщина в нелепой дамской шляпе без полей, похожая на сборщицу из Армии спасения. Пара худых мужчин в непривычно скроенных мешковатых костюмах и в шляпах, натянутых на самые уши. Мамаша двадцати с чем-то лет (мешки под глазами и два ссорящихся ребенка рядом с ней)… Тут к Мириам подошел мужчина, одетый в нечто вроде мундира времен Гражданской войны, с устройством для продажи билетов, висевшим на груди. Она сделала глубокий вдох: «Мне придется справиться с этим».
— Я еду в Хайгейт, в Холмс-элли. Пожалуйста, скажите, сколько стоит билет и какая ближайшая остановка? И как называется вот эта остановка?
— Это будет стоить четыре пенса, мисс, а когда будет ваша остановка, я вам скажу. А эта называется Раундгейт-Пересадочная. — Он как-то странно посмотрел на нее, когда она протянула ему шесть пенсов, но отмотал билетов на четыре пенса и дал какую-то сдачу. После чего отошел. —
Трамвай катил вдоль холма никак не быстрее, чем шел бы пешеход, время от времени водитель включал электрический звонок и останавливался около посадочной платформы. В этих местах дома стояли значительно ближе друг к другу за счет террас, которые плотно смыкались стена к стене для сохранения тепла и были сложены из дешевого красного кирпича, почерневшего от дыма. В воздухе стоял зловещий запах непрогоревшего угля, с каждой крыши вверх устремлялись дымоходы. Она не заметила ничего такого среди «аристократического» района, где располагался Блэкстоунс, но весь город пропах продуктами сгорания, будто где-то в соседнем квартале горел дом. Воздух был почти едким, с отвратительным кислым привкусом, который, обостренный холодом, обволакивал горло, когда Мириам пыталась дышать. Даже облака над ее головой были желтого оттенка. Трамвай свернул на главную дорогу, с грохотом описал широкий круг, внутри которого стояла занесенная снегом скульптура, человек на коне, затем повернул вдоль внушающего опасения тощего скелета коробчатого моста, протянувшегося над рекой. Мириам, наблюдая за водной поверхностью в просветы между выкрашенными в серый цвет балками, ощутила особенно тревожную волну клаустрофобии… Как будто ее забрали для полицейского допроса в связи с преступлением, которого она не совершала. Она заставила себя не обращать на это внимания. «Все будет хорошо», — заверила она себя.
Центр города казался почти пустым по сравнению с ее последним посещением. Сильно пахло дымом (дымовые трубы виднелись по обеим сторонам улиц, у жильцов верхних этажей), но окна магазинов были темными, а двери заперты. Вдали глухо звонили церковные колокола. Тощие голуби вразвалочку бродили около сточной канавы, исследуя кучу конского навоза. Кондуктор похлопал Мириам по плечу, и она вздрогнула.
— Вам сходить на следующей остановке, — объяснил он.
— Спасибо, — ответила она, сопроводив это слово слабой улыбкой. Она поднялась с места и теперь, стоя на открытой площадке, ожидала, когда покажется остановка. Затем потянула за тесьму, продернутую через бронзовое ушко, как, она видела, делали другие пассажиры. Где-то позади нее, в водительской зоне, раздался звонок, и вагоновожатый нажал на тормоза. Мириам спрыгнула с площадки, отряхнула пальто, перебросила сумку через плечо и пошла прочь от трамвая, назад, а он двинулся вперед, с громким жужжанием и разгоняя лужи талого снега. После этого Мириам внимательно огляделась.
В холодном мраке воскресного утра все выглядело по-иному. Фасады магазинов, в меру плотно украшенные вывесками, какими она видела их в свое последнее появление здесь, сейчас напоминали пустые глазницы. Исчезли и уличные торговцы жареными каштанами. «Может быть, у них здесь есть закон о воскресной торговле?» — смутно подумала она. Это было бы досадно…
Магазин Бергесона тоже был закрыт, деревянный ставень на витрине заперт на висячий замок. Но Мириам заметила кое-что, чего не замечала прежде: прочную деревянную дверь по соседству с магазином, с целым рядом шнурков, ведущих к колокольчикам, помеченным декоративными пластинами. Она внимательно разглядела их. «Э. Бергесон, эсквайр».
— Ага, — пробормотала она и потянула за шнурок.
Ничего не произошло. Мириам ждала на деревянных ступенях. Пальцы ног мерзли, все больше отсыревая, и она не переставала проклинать собственную глупость. Она взялась за шнурок и снова дернула. На этот раз наградой ей было отдаленное бренчание. Затем дверь заскрипела и подалась внутрь коридора с голыми стенами.
— Да?
— Мистер Бергесон? — Она с надеждой улыбнулась ему. — Я вернулась.
— О-ох. — Он был одет точно так же, как и в магазине, за исключением пары ядовито-лиловых тапочек ка босу ногу. — Опять вы. — Уголок его рта чуть скривился. — Полагаю, вы можете подождать внутри, пока я открою магазин?
— Если это удобно.
Он фыркнул.
— Нет, неудобно. Это скорее против правил — хотя что-то подсказывает мне, что вы не слишком их придерживаетесь. И все же не будете ли любезны осчастливить мое скромное жилище своим присутствием и подождать, пока я разыщу галоши…
— Непременно.
Она последовала за ним вверх по туго закрученной спирали сложенной из каменных плиток винтовой лестницы, которая в итоге развернулась в площадку с четырьмя на вид очень прочными дверьми. В одну из них, открытую, он вошел, не дожидаясь Мириам. Она пошла было следом, но на пороге остановилась.
— Входите, входите, — с легким раздражением поторопил он. — Только не оставляйте дверь открытой, напустите холода в комнату. Тогда мне придется тащиться за углем в подвал. — Что вас удерживает?
— О, ровным счетом, ничего, — сказала она, делая шаг вперед и закрывая за собой дверь. Вероятно, холл когда-то был достаточно широк, чтобы в нем могли стоять рядом два человека, высота его составляла около десяти футов, но сейчас он казался каньоном, заставленным от пола до потолка книжными шкафами, набитыми до отказа. Бергесон удалился на кухню — по крайней мере, Мириам сочла это кухней, — где на чугунной печке кипел чайник, а сама печка была, на ее взгляд, чем-то явно музейным. Освещение замерцало, когда она закрыла дверь, из чего стало понятно, что в доме нет электричества. — Вижу, здесь у вас книг гораздо больше, чем внизу, в магазине.
— То работа, а это удовольствие, — сказал он. — С чем вы пришли на этот раз, чтобы нарушить мое воскресное богослужение?
— Воскресное богослужение? Что-то я не вижу особых его признаков, — сорвалось у Мириам при ее явном попустительстве. Она торопливо дала «задний ход». — Прошу прощения. Надеюсь, я не причинила вам никаких неприятностей?
