избегать собравшихся в группы других заключенных, чтобы ни с кем не разговаривать. Эта тактика приносила свои плоды. Поскольку он годами вел себя как молчаливый невидимка, остальные арестанты привыкли не обращать на него внимания. А Лекюийе наблюдал и слушал. Он видел, как арестанты обменивались сим-картами для мобильников, ножами, маленькими пакетиками с наркотиками и прочими вещами, очень нужными и высоко ценимыми в тюрьмах. Он мог бы сказать, чем некоторые из них намеревались заняться, выйдя на свободу, то есть какой банк подвергнется нападению, какой ювелирный магазин будет ограблен или где в таком-то городе осуществится сделка по продаже наркотиков. Но все это ему было совершенно безразлично и его не касалось. Он знал, как вести себя, чтобы надзиратели не обращали на него внимания. Ему уже удалось грохнуть двоих в тюрьме, и его не поймали, а теперь вот выслеживал третьего. Выжидал удобный момент. Важен лишь результат. Лекюийе сделал свои два круга по двору и сел на солнышке, прислонившись спиной к стене. Серый на фоне серого камня. Мысли его были полностью поглощены тем, чем он занимался до того, как оказался в тюрьме, и что намеревался предпринять, выйдя из нее. В душе его все кипело. Это единственное, что поддерживало в нем жизнь. Тут к нему подошли трое — точнее, к той стене, у которой он находился. Он сидел, обхватив колени руками, опустив голову. Издали можно было подумать, что это куча одежды валяется у стены. Лекюийе понадобилось меньше секунды, чтобы понять, кто эти трое. Им было лет по двадцать, родились они в проблемных пригородах Парижа и проявляли склонность к агрессии и дракам. Он не шелохнулся.
Они расположились в двух или трех метрах от маленького человека и некоторое время молчали. Один из них дернул головой в сторону Лекюийе, указывая на него подбородком, второй знаком объяснил остальным: мол, это чокнутый, — покрутив пальцем у виска. Трое молодых людей закурили сигареты и начали беседу, судя по всему, начатую еще до того, как они подошли к нему. Один из них явно пользовался у прочих особым авторитетом. Лекюийе знал, что заключенные называют этого парня Авторитет. И он действительно играл свою роль, так или иначе контролируя остальных. Лекюийе рефлекторно навострил уши, внимая их разговору. «Все, что они скажут, надо взять на заметку». И вот теперь настало время вспомнить этот разговор, отпечатавшийся у него в памяти.
— Нужно стать невидимкой, приятель, — поучал Авторитет. — Чем меньше ты говоришь — тем лучше. Натворишь что-нибудь — не беги, иди спокойно. Люди обращают внимание на тех, кто ведет себя не так, как они. Если ты будешь идти спокойно, когда вокруг сумятица и все орут, никто тебя не заметит. Убийца никогда не бежит. Никогда никому не смотри прямо в глаза, особенно когда только что вышел из здания, ограбленного тобой: люди навсегда запомнят того, кто на них пристально поглядел, а ведь в твоих глазах отражается напряжение, обычно присущее тем, кто натворил что-то. Понимаешь? Не одевайся слишком заметно или вызывающе шикарно, иначе тебя засекут. Флики всегда хватают тех, кто слишком бросается в глаза. Если ты не оставишь следов, отпечатков, своих волос на месте преступления — ничего такого, по чему можно будет определить ДНК, — никто тебя не вычислит. Никогда.
Авторитет умолк, оценивая эффект, произведенный его словами на почтительно внимающую ему аудиторию.
— Ну хорошо. Но ведь ребята все это знают, но флики их все равно ловят.
Видимо, у одного из слушателей все-таки возникли сомнения.
— Верно, но так ты все же сводишь риск к минимуму. То же относится и к той ситуации, когда ты сидишь в своей машине, — продолжает Авторитет. Вести тачку надо спокойненько, ремень пристегнуть, не забывать включать поворотники, соблюдать скоростной режим, правила дорожного движения. Будь образцовым водилой, никогда не разговаривай по телефону за рулем. Пусть твоя таратайка будет самой обычной, как у всех. Послушно клади бабло в кассовые аппараты при парковках. Не заезжай на подземные стоянки, потому что там есть камеры слежения. А это решительно ничего хорошего не сулит. Если соблюдать эти правила, ты никогда не спалишься. Понимаешь? Никогда.
Авторитет сделал паузу и оглядел собравшихся на этот импровизированный мастер-класс — те были очень внимательны и прямо-таки смотрели ему в рот. Удовлетворенный такой реакцией, он продолжил:
— Эти уроды, флики, копы, — они кого хватают? Тех, кто много из себя воображает, — это раз. Второе — дебилов, бросающихся в бега сразу после того, как что-то натворили. Третье — тех, кто разряжен как новогодняя елка: золотые цепи, кольца из желтого металла с сапфирами, слепящие глаз за пятнадцать километров. Это все равно как если бы у этих парней над головой возвышался щит с надписью: «Смотрите, какой я крутой, во всем новом, я удачно толкнул наркоту, и теперь у меня полно бабла». Четвертое — у кого отпадная тачка с опущенными стеклами и музыкой на полную несется, все сметая на своем пути. Ну и флики останавливают их для проверки и обязательно находят за что вздрючить. И пятое: если ты провернул дело в одиночку — молчи.
Авторитет стоял, держа левую руку ладонью вверх, широко расставив пальцы, не спуская глаз со своей аудитории.
— Руководствуясь этими пятью принципами, братья, вы выберетесь из любой передряги и станете хозяевами положения. Ясно?
Один скептически настроенный тип не удержался от вопроса, видимо давно назревшего у слушателей этого краткого курса по повышению квалификации:
— Если ты все это знаешь — почему же ты тут сидишь, парень?
Авторитет улыбнулся.
— Из-за несоблюдения правила номер пять. Я попался, потому что меня заложили, но это совсем другая история.
Заключенные затушили бычки и поднялись: время прогулки истекло.
Лекюийе все усвоил, хорошенько запомнил услышанное и дал себе слово, выйдя из тюрьмы неукоснительно следовать этим пяти заповедям. С того времени он также взял себе за привычку слушать разговоры других заключенных. Учился он на чужих ошибках весьма успешно. Взломщики, налетчики, воры, мошенники, убийцы и наркоторговцы разговаривали между собой, пересыпая свои истории ругательствами и фразами типа: «Ты прав, пацан». Они считали Лекюийе чокнутым геронтофилом, а потому принимали как должное то, что его трахали в камере. Но если бы они знали настоящего Лекюийе и то, что он замышлял по выходе из тюрьмы, то прибили бы его без малейших колебаний, сожалея лишь о том, что не сделали этого раньше.
Годы, проведенные в тюрьме, Лекюийе старательно усваивал услышанное от заключенных и сопоставлял это с тем, к чему уже сам подошел интуитивно. Вывод его был таков: «Двенадцать лет назад я делал что хотел, не имея никакого опыта, и тем не менее мне все сходило с рук. Теперь я вполне подготовлен — следовательно, нет оснований опасаться, что меня снова повяжут. При условии, что я не сорвусь с нарезки». А последнее труднее всего соблюсти, и Лекюийе отлично это осознает.
Рассуждая таким образом, Лекюийе успокаивается, однако он совсем не может уснуть. Уставившись в темноту широко открытыми глазами, он не собирается принимать снотворное, хотя у него теперь есть большая пачка таблеток. Память не дает ему покоя, совершая виражи между совершенными им убийствами детей, годами, проведенными в тюрьме, и его нынешней жизнью. Образы, звуки, голоса сталкиваются друг с другом, три периода смешиваются между собой, порой в сознании его все мутится, и он не знает, где находится в данный момент.
Лекюийе мало-помалу успокаивается. Теперь он думает о предстоящей встрече с психиатром.
«Нужно и дальше водить его за нос», — решает он.
Пока Лекюийе строит свои планы, еще один человек на расстоянии примерно пятнадцати километров от его квартиры тоже не спит. Людовик Мистраль наливает себе еще чашку чаю, встает, делает несколько шагов по своему домашнему кабинету, потягивается, зевает, растирает затекшие руки и шею. Чтобы не расхаживать туда-сюда по дому и не шуметь, он еще с вечера заполнил термос — и вот только что его допил. Он еще раз потягивается, растирает лицо руками и машинально смотрит на часы. Четверть шестого. Глаза, покрасневшие от недосыпа и от многочасового чтения, слегка пощипывает. Он ознакомился с половиной дел, сделал заметки в своем блокноте. Снимки мальчиков, ставших жертвами Фокусника, сделанные фотографами-криминалистами, разложены на столе. У всех детей одна и та же поза: они лежат на животе, лицо повернуто вправо, руки расставлены в стороны, кисти на уровне плеч, пальцы растопырены. Он внимательно изучает все подробности. Несколько раз перечитывает заключения
