Район, где находилась единственная доска объявлений, браконьеры обходили седьмой дорогой. Военные отмечали границы подшефного района тем, что осталось от браконьеров после встречи с патрульными. Фрагменты тел и скальпы развешивали на самых видных местах в железных клетках, чтобы мутанты не подъели. Так хищники метят свою территорию в тропических джунглях. Своеобразный знак для чужаков: «Стой! Не лезь сюда, сожрут!» Волки правят бал, не овцы.
Для патрульных не существовало такого понятия, как чужая боль. Они постоянно рисковали, не жалея себя, так с какой стати им жалеть других?
При этом никто из солдат и офицеров не был ни садистом, ни самым захудалым маньяком. Перед заступлением на пятидневное дежурство все патрульные проходили обязательный медицинский осмотр и выборочно – собеседование с психиатром. Пока никаких патологий и отклонений ни у кого из бойцов не было обнаружено. В спецподразделение изначально был строгий отбор. Две пломбы в зубах – уже негоден, даже в кандидаты. Испытай себя, дружок, в другом виде войск.
Моральные нормы комбата, чьи подчиненные таким образом пометили свою зону ответственности, шли вразрез с моралью закона, воплощающего собой заповедь: «Не убий!» Любой человек в погонах, когда начинает действовать, сам превращается в законодателя. Использует свои знания и опыт. Воля офицера становится абсолютным законом для подчиненных, а те, в свою очередь, «затачиваются» под командира. Люди долга – не хозяева своим поступкам, и не в их воле что либо изменить. Никто из них не считает себя пассивным орудием зла. Наоборот, у них есть недвусмысленный приказ: «Ни один браконьер не должен выйти на поверхность с добычей». Приказы не обсуждают, их выполняют любой ценой. А за ценой в армии никогда не стояли…
Когда командование узнало, что творят подчиненные комбата, то вместо трибунала офицер пошел на повышение. Убыл к новому месту службы, правда, подальше от Москвы. Такие люди, острые шестеренки государственного механизма, всегда нужны. Никто не собирается разбрасываться ценными кадрами. Пригодятся.
Стоит сказать, что такая «поэзия террора» не нашла отклика у патрульных групп из других подразделений. Они тянули служебную лямку, не заморачиваясь притягательной эстетикой смерти. Очарование дамы с косой не затронуло их души.
Проводив командира в богом забытый гарнизон, «прогрессивное меньшинство» от методов превентивного устрашения отказываться не собиралось. Вот только браконьеры их больше не беспокоили, разве что новичок какой забредет на свою беду и на радость им.
Самые «безобидные» из «Ванькиных детей» еще могли рассчитывать на снисхождение. В лучшем случае их ждало правосудие верхнего мира. В классификации браконьеров как вида на низшей ступени стояли «дуремары». Эти охотники специализировались на подземных каменных пиявках, в длину достигающих восьмидесяти сантиметров. Для выживания им не нужна вода. Сойдут темные и влажные тоннели. Из ферментов секрета этих сухопутных пиявок делают крем для увядающей кожи. Зрелые красотки, давно преодолевшие рубеж бальзаковского возраста, не торгуясь, платили за молодящий эликсир. «Дуремары» принципиально не ловили никого, кроме пиявок. В противном случае снисхождения не жди. Да и то последнее время патрульные не особо церемонились с задержанными гражданскими лицами.
Техника без дела начинает ржаветь, а живые боевые механизмы – дуреть. Превентивное устрашение исправно работало, отбивая напрочь желание забираться на подконтрольную территорию, где рыскала стая хищников в камуфлированной форме. Одним словом: закон – подземелье, прокурор – сержант…
Над головами лифтеров прошелестела крыльями стайка костяных стрекоз с большими фасетчатыми глазами в полголовы. Костяные стрекозы обладали специфической особенностью строения тела. Их глаза могли вращаться в разные стороны, один независимо от другого. При этом насекомые замечательно фокусировали зрение, высматривая добычу или грозящую опасность. В зависимости от обстановки.
Хищные насекомые в обиходе прозывались «костяшками» за то, что всем видам пищи предпочитали мертвечину, из которой первым делом выгрызали кости и зубы. В основе их метаболизма находился кальций. Без него они не могли нормально и долго существовать. В отсутствии падали они нападали на раненого или больного противника. Если долго не было пищи, «костяшки» не умирали. У них включался защитный механизм, и костяные стрекозы впадали в спячку. Повиснув под потолком вниз головой, они застывали в неподвижности до лучших времен и до теплокровного существа, имевшего несчастье наткнуться на спящую стаю.
На кончике их хвоста была железа, выделяющая липкий секрет, позволяющий быстро приклеиться к своду. Рядом со спящей стаей всегда оставался бодрствовать один сторож. «Костяшка»-часовой, находясь на грани сна и яви, всегда был готов условным треском крыльев пробудить сородичей в случае опасности или ходячей порции кальция. После стремительного пробуждения, обычно пугливые и осторожные, они бросались на всех и вся. Уже ничто не имело значение: ни размер, ни количество противника. Все живое вокруг становилось их неминуемой добычей.
Костяные стрекозы стали вторыми после бабочки «Ночная гарпия» поющими насекомыми, с довольно незаурядными вокальными способностями. У этих насекомых глотка устроена по-иному, чем у других. При вдохе-выдохе тоненькая пленка, находящаяся в зобе, вибрирует, издавая разные звуки. Примечательно, что у костяных мотыльков голоса различаются. А «костяшки», атакуя жертву, почти визжат на одной высокой ноте.
Лифтеры замерли, превратившись в неподвижные изваяния. Угрожающий шелест крыльев замер в конце тоннеля. Вроде тихо. Никакого визга. «Костяшки» без следа сгинули в темноте. Пронесло…
Набегавшиеся и перевозбужденные друзья наконец-то добрались до базы лифтового отдела и прямиком рванули в душевую. Быстро избавившись от комбинезонов и белья, встали под горячие струи воды, смыть грязь и пот. Вода смывала и тревогу, настраивала на размышления о чем-то приятном.
После душа они столкнулись в раздевалке с Михалычем – начальником отдела. Пожилой каэсэсовец, глядя на мокрых друзей, не смог сдержать ехидной ухмылочки:
– С легким паром! И с почином! Грехи смывали? Видел вас сегодня в теленовостях. Ну что, ухари, набегались?!
– Это не я! – поспешно ответил Алексей, забыв спросить, что именно показывали по визору.
– Это не он! – горячо подтвердил Олег.
– Это не мы! – хором, в один голос заверили молодые лифтеры.
– Ага! Намылить бы вам шеи. Там у одного бегуна на спине здоровое пятно на комбинезоне. Заметьте, казенном комбинезоне! Ты бы, Олежка, еще мишень бы себе нарисовал. Что мне с вами делать, пионеры?
Угрюмые каэсэсовцы стояли голышом, переминаясь с ноги на ногу. Напольный кафель холодил пятки. Что тут сказать в оправдание?
Начальник достал из своего шкафчика чистый бланк заявки и быстро по памяти написал на нем ряд цифр. Положив листок на лавку, он двинулся в душевую.
– Позвоните, скажите: от Михалыча. Это номер коммуникатора одного больного. С ума сходит по всяким тварям. Вот ему и сдадите добычу. Цену дает реальную. Не вздумайте ерепениться или, того хуже, торговаться. Выгонит взашей.
– Спасибо, – Олег бочком протиснулся к ящику за полотенцем.
– Не за что, – Михалыч двинулся в душевую. – С вас тридцать процентов за наводку.
– Грабеж! – Леха чуть не подпрыгнул от возмущения. – Обдираловка! – Последнее слово Бормотов выкрикнул Михалычу в широкоплечую, словно у борца-тяжеловеса, спину, начавшую заплывать жирком. Под левой лопаткой розовел тонкой кожицей не успевший выцвести звездообразный шрам. Такой «ведьмин поцелуй» остается на память после схватки с каменным губаном. Подлючая тварь всегда нападала со спины.
– Юноша, я предпочитаю выражение «рыночные отношения». Впредь попрошу без самодеятельности. Э-эх, молодежь пошла! Вот я в ваши годы…
Что он в «ваши годы», осталось неизвестно. Шум воды заглушил глухие сетования ветерана.
«Наглецов учить, только время зря терять».
Выйдя из душевой, друзья заговорщицки переглянулись. В коридоре, кроме них, никого не было.
– Ладно, не тяни резину, звони, – торопыга Бормотов всегда был за скорые решения. Его нельзя было назвать баловнем шальной удачи, но неуловимая харизма везения незримо присутствовала во всех его
