Я — вор в законе: Мафия и власть

рычагов для этого у нас нет. Пока нет. Смена государственного аппарата — всегда вопрос политический.

Варяг многозначительно посмотрел на Платонова.

Директора же разом открыли рты, собираясь что-то сказать, но Владислав Геннадьевич поднял руку:

—

Я еще не закончил. Я предлагаю ясно осознать, что, если заниматься только экономикой, мы далеко не продвинемся. Я предлагаю самим активно включиться в политическую деятельность. Я предлагаю создать свое политическое движение.

—

Вон вы куда хватили! — воскликнул Лобанов. — Политическое движение!

Данилов закряхтел, почесал в затылке и наконец промолвил:

—

Поссорюсь с верхами, а на мне завод…

—

Ни с кем не надо ссориться — по крайней мере сейчас, — возразил Варяг. — Можно создавать гуманитарные и благотворительные организации, но работать в них будут наши люди и выполнять те задачи, которые мы перед ними поставим. И вообще пока не стоит спешить оформлять что-то на бумаге. Сейчас главное — это поиск людей, обладающих определенными возможностями. У кого-то есть деньги, у кого-то связи в средствах массовой информации, у кого-то контакты во властных структурах… Мы должны объединить все эти силы вокруг себя.

Платонов внимательно слушал Владислава Геннадьевича, многозначительно в знак согласия кивая головой, как бы приглашая двух директоров-собеседников согласиться с мнением своего коллеги.

—

А что, — сказал Лобанов после минутного раздумья, — мне это нравится. Мы на производстве как резиновая Зина — все, кому не лень, нас имеют, а мы только кряхтим иногда. Пора самим влиять на ситуацию.

—

Не привыкли мы к этому, — осторожно заметил Данилов. — Мы отродясь политикой не занимались. Как бы впросак не попасть.

—

Федор Кузьмич, странно вас слушать, — удивился Варяг. — Вы же директор, ваша работа — управлять людьми. Вы же не можете на заводе сами все делать, правда? Ну и в политике так же — ищите надежных людей, задавайте им направление деятельности, и они сами сделают все без вас.

—

Газеты все у нас под банками… — задумчиво протянул Данилов.

—

А у тебя что, зубов нет? — живо откликнулся Лобанов. — Если банк сильно выпендривается, скажи, что перекинешь свои счета в другой банк. У тебя ж на счетах миллиарды! Посмотришь, как они запрыгают. А то просто возьми и свой банк создай!

—

А мы в нем поучаствуем, — усмехнулся Варяг. Он не спеша наполнил рюмки до краев и спросил: — Ну что, двинемся в политику? Сразу говорю: отказ не влечет за собой никаких последствий — как работали, так и будем работать.

—

Двинемся, двинемся, — уверенно сказал Лобанов, словно о чем-то давно решенном. — Важно только подтолкнуть всех наших ребят под это, губернаторов дернуть

с

мэрами и связь держать постоянно, советоваться…

—

Связь будем держать через «Госснабвооружение», конкретных формах связи договоримся, — сказал Варяг. — Важно принять принципиальное решение и начать работать. Ну так как, Федор Кузьмич?

—

Что ж, согласен. Давайте начнем, — кашлянув, неуверенно произнес Данилов.

Уже в машине по пути к гостинице «Москва» Алексей Михайлович спросил Данилова:

—

Кузьмич, нас с тобой только что в партию опять приняли. Чувствуешь? Как в старые добрые времена.

Данилов пробормотал что-то неразборчивое, а Михалыч продолжал:

—

Молодец мужик этот Игнатов, — вроде и ничего особенного не сказал, а убеждает. Как думаешь?

—

Думать не вредно, — сказал Данилов. — Вот только как бы потом плакать не пришлось!

ГЛАВА 6

Братки неспешно просыпались: их ожидал очередной день вынужденного бездействия на даче Коляна в Переделкине. Они почесывались, с завыванием зевали, мучительно долго поднимались с несвежих постелей и начинали бесцельно слоняться по дому, босые и расхристанные. На столах их глазам представали следы вчерашней попойки: пустые бутылки и полные пепельницы, издававшие удушливый запах, разнообразные объедки, банки из-под консервов и всюду — окурки и табачный пепел. Все говорило о скоплении в одном замкнутом пространстве большого количества ленивых ограниченных существ. Сейчас эти существа тяжело вздыхали, закуривали натощак и время от времени изрекали: «Эх, пивка бы сейчас…» За время своего заточения бандиты уже успели преступить многие запреты, например запрет на пьянство и на расхищение продовольственных запасов, однако запрет на выход без разрешения с территории дачи они пока не решались нарушить. Необходимость соблюдения конспирации была ясна даже для их птичьих мозгов. Выходить за ограду разрешалось только Репе, он же считался кем-то вроде домоуправителя и вел все дела с администрацией дачного поселка. Репа также ездил в магазин за едой и выпивкой. Набирать слишком много он остерегался, дабы не привлекать к себе внимания, однако пополнять стремительно тающие запасы надо было хоть таким-то образом. Теперь перебравшие накануне бойцы маялись от утренней жажды, однако на даче пиво кончилось, а Репа, которого можно было бы послать за пивом, куда-то подевался. «Ну где этот козел, ети его мать?» — слышались злобные возгласы.

Накануне вечером Репа, подвыпивший, но не пьяный, поднялся на второй этаж, где обитала Колянова жена Надежда, чтобы найти там в гостиной комнате несколько новых видеокассет. Репа старался держать под контролем всю ситуацию на даче и потому остерегался напиваться вдребезги, как прочие бойцы. На первом этаже было довольно шумно — переговаривались пацаны, звенели бокалы, в одной комнате скороговоркой бормотал видеомагнитофон, в другой играла музыка. Пищал и проигрывал музыкальные паузы компьютер, за которым сидел пьяный боец и, клонясь головой к монитору, играл в «Викингов», постоянно промахиваясь пальцем мимо нужных кнопок. Зато на втором этаже царила тишина и было темно, только в коридоре пробивался свет из-под двери комнаты, в которой обитала хозяйка дачи, жена Николая Радченко, Надежда. Репа включил в гостиной свет и начал рыться в стеклянной тумбочке с видеокассетами, надеясь найти крутую порнуху. Он увлекся этим занятием и внезапно вздрогнул, спиной ощутив чье-то присутствие. Резко обернувшись, он увидел Надежду — она стояла на пороге подбоченясь, в халатике, домашних туфлях, и с иронической улыбкой смотрела на него. В ее глазах Репа увидел призывный блеск, отчего брюки стали ему тесны в паху.

—

Что, скучно? Сладенького захотелось? — насмешливо спросила женщина.

—

М-м… — не нашелся с ответом Репа. Его взгляд скользнул по великолепным длинным ногам и поднялся к ложбинке между двух упругих полушарий, едва прикрытых легкой тканью халатика. Надежда смотрела на него в упор, чуть приоткрыв губы. Репе показалось, что она тоже слегка пьяна.

—

Тебе-то не так скучно, как мне. Вас, мужиков, вон как много, — сказала Надежда. — Хоть бы зашел, поговорил, развлек… Ну что ты молчишь? Язык проглотил?

Покачивая бедрами, Надежда неторопливо направилась к безмолвно взиравшему на