умирают по совершенно разным законам и понятиям. И на свободе, и в плену... И все-таки этого он презирал. Презирал, как ни странно, за то, что тот... давал ценные, так необходимые ему, Ратникову, и его товарищам, показания. И еще он ни на минуту не мог не чувствовать, что перед ним враг, один из тех, кто вольно или невольно пришел на русскую землю завоевателем.
— Когда он должен вернуться на хутор?
— Во второй половине дня. Господин комендант должен послать с ним помощь.
— Карателей? Хутор поджечь, жителей расстреливать?! — вскипел вдруг Ратников. — И он с ними?
— Нет, нет, нет! — немец взмолился, вскидывая руки. Шкипер переводил: — Я не убил ни одного человека. Верьте мне.
— Что станет делать, спроси, если мы его отпустим?
Шкипер недоуменно взглянул на Ратникова:
— Шутишь, старшой?
— Нет, не шучу.
— Говорит, что немедленно позабудет об этой встрече.
— Как же он вернется без автомата?
— Пожалуй, скажет: уронил в море, когда лез через скалы. Такое местечко тут есть. Ему поверят.
Немец заинтересованно, преданно смотрел на Ратникова: видно, такой разговор ему нравился.
— Опять воевать будет против нас, когда вернется?
— Если заставят, отказаться невозможно: он — солдат. За нарушение присяги — расстрел. Но все же постарается не воевать.
— А разве он не нарушил присягу сейчас? — не утерпел Ратников. Ему хотелось знать, что ответит на это пленный. — Он же выдал нам секретные сведения.
Немец помолчал, несколько смутившись от такого поворота в допросе. Он явно недопонимал, чего же от него еще хочет этот странный русский командир. Что-то забормотал, растерянно пожимая плечами.
— Говорит, что у него жена и двое малышей, — перевел шкипер. — Он должен жить ради них. Это выше присяги.
— Вот у Быкова тоже жена и малыш. Он тоже должен жить ради них. Но ведь вы его хотите убить! За что, понимаешь ты это? А сколько тысяч русских уже убили...
— Я маленький человек. Не я воюю с Россией. Будь моя воля, сейчас бы домой уехал. Зачем мне эта война?
— Что ему известно о потопленном неделю назад транспорте? — спросил Быков.
— Говорит,-это произошло недалеко отсюда. На нем было около семисот солдат, подобрать успели лишь несколько десятков, остальные погибли. Но у них не любят говорить об этом.
— Не понравилось, значит? — Быков подмигнул шкиперу: — Вот она, шкипер, наличность. С одного залпа!
— Способные ребята, — засмеялся тот. — Жаль, не видел этого концерта.
— Знает ли он, спроси-ка, что-нибудь о прорыве русских моряков с полуострова, в районе Волчьей балки?
Немец долго пытался вспомнить, сообразить, о чем его спрашивают. Потом вскинул указательный палец.
— О-о! Отвечать не могу, это не мои слова. Один ефрейтор, мой знакомый, говорил: в той операции русских прижали к морю, сбросили с обрыва. Их было мало, они не могли устоять. Прорвалась только небольшая часть, — перевел шкипер.
— Прорвалась-таки! Слышишь, старшой?! — возликовал Быков.
— Ну, чего еще спросить у фрица? — насмешливо бросил шкипер. — Как хошь обкатывай, все выложит: тряпка! Эх, воспитал бы Гитлер всех своих подданных такими исусиками...
— Спроси-ка, есть ли базар на селе? — сказал вдруг Ратников. Он увидел возле другого шалаша Машу, развешивавшую по ветвям окровавленные тряпицы, и у него моментально созрел план.
— Да, есть. — Немец оживился.
— А лекарства, медикаменты можно купить?
Немец несколько удивился, но, тоже увидев Машу, понятливо закивал:
— Есть. Старый аптекарь торгует.
— Что теперь делать с ним? — неожиданно спросил шкипер. — По рукам и ногам свяжет.
Ратникова и самого мучил этот вопрос. Но ответа он пока не находил.
Шкипер вопросительно взглянул на него:
— Может, того, а?
— Законов не знаешь?!
— Война всему сейчас закон и судья...
— Анархию разводить! — посуровел Ратников.
Немец встревожился, почувствовал недоброе, что-то залепетал, перекидывая взгляд с Ратникова на шкипера.
— Куда же с ним денешься? — сказал шкипер. — Или в самом деле отпустить его хочешь? Как пить дать, заложит. Может, все-таки...
— Отойдем в сторонку. — Ратников поднялся и, когда они отошли за шалаш, жестко сказал: — Автомат сдай Быкову. Сейчас же!
— Да ты что? Автомат-то мой, я взял фрица!
— Я же предупредил: дисциплина корабельная!
— Черт с вами, лопайте! — Шкипер сунул автомат Ратникову. — Давай начистоту, старшой: не доверяешь?
— Подумай-ка: почему?
— Прошлое отбрось — не было его. Идет?
— Идет. Но ты докажи, чтобы я поверил тебе.
— Разве ты пленного взял? Или Быков?
— Герой. Тут и делать нечего было. Тебе самого себя взять труднее, чем пленного.
— Это как же? — не понял шкипер.
— В руки взять! Все эти анархические штучки: автомат мой, может, немца того, война всему закон... и прочие вывихи — от прошлого и идут. А говоришь, отбрось его. Это ты его прежде отбрось.
— Да мура ведь это, семечки...
— Говорю последний раз: дисциплина корабельная. Время военное и законы военные... Все!
— Какой же ты крутой мужик, — сказал шкипер, внимательно посмотрев на Ратникова.
— Отведи пленного в шалаш, — распорядился Ратников. Он почувствовал, что шкипер вроде бы надломился в этом коротком разговоре, понял наконец, чего от него хотят. — У Быкова пистолет возьмешь. Глаз с немца не спускай, головой отвечаешь.
— Сделаем как надо, не беспокойся.
— Форма немецкая нужна. Сними-ка с него.
— Обойдется, не зима, — усмехнулся шкипер. — Значит, в село?
Форму Ратников принес Быкову.
— Прифорсись, боцман, вроде вы одного роста.
— Может, лучше шкиперу, — осторожно возразил Быков. — Языком все-таки владеет. И вообще...
— Не хочется эту шкуру напяливать? — спросил Ратников.
— Лучше бы нагишом, — признался Быков.
— Понимаю. Когда из плена бежал, на барже окунул одного. Хотел было переодеться, а душу отвернуло. Ну, это совсем другое... А сейчас надо, боцман. На село пойдем. Шкипер для такого дела чистилище еще не прошел. Немца пускай на первый случай посторожит.
— Не смоется вместе с ним? — забеспокоился Быков.
