— Алиса Петровна, мы работники уголовного розыска... — Игорь Васильевич вынул удостоверение, — хотели бы поговорить с вами.
— Пожалуйста... — растерянно отозвалась барменша.
— Нас интересует один молодой человек... Он ваш частый гость.
— Мой?
Корнилов улыбнулся.
— Не ваш личный... Он в баре часто бывает и в ресторане.
— А-а-а, — выдохнула Алиса Петровна. — Ко мне лично никто не ходит.
— Мы не знаем его фамилии, только имя. Друзья его Виктором зовут.
— Виктор? Ах, Виктор! — барменша как-то суетливо покрутила головой. — Виктор. Да вот он в зале, напротив дверей сидит...
Корнилов не спеша обернулся. За маленьким столиком, откинувшись назад на низкую спинку мягкого кресла, полулежал молодой человечек. «Человечек» — именно это слово первым пришло на ум подполковнику, когда он увидел Виктора. Пшеничные волосы непокорной копной торчали вверх, а личико... Какое-то приплюснутое, с двумя глубокими морщинами у рта. И странные губы, толстые, чуть-чуть собранные в мелкую складочку, они придавали лицу выражение беспредельного равнодушия, даже не равнодушия, а равнодушной презрительности ко всему на свете. А маленький курносый нос и усы еще больше подчеркивали это. Это был не Самарцев.
Такое кричаще презрительное выражение могло быть лишь у недалекого человека, который, будучи о себе весьма высокого мнения, вынужден каждый день кому-то услуживать. А сейчас, как ему казалось, услуживали, ему.
— Виктор работает в «Метрополе», — шепнула барменша.
— А как вы думаете, чего он один сидит?
— Девочку свою ждет. Он сегодня от смены свободный.
— А девочка?
— Что девочка?
— Она у него постоянная? И тоже от смены свободная?
— Разные с ним приходят. Но чаще других одна. Только она не официантка. Он ее киской зовет. Ой, вы знаете, он так на нас смотрит... Наверное, догадался, что мы о нем говорим.
— Ничего, ему полезно поволноваться. А с дружками он здесь встречается?
— И мальчики с ним бывают, — Алиса Петровна отвечала тихо и старалась не смотреть в сторону Виктора.
— Виктор — человек с деньгами?
— Он же в хорошем ресторане служит. Они там все при деньгах.
Корнилов спрашивал, но сам не очень верил в то, что эта женщина отвечает откровенно. Ее недомолвки говорили подполковнику значительно больше. Правда, и к самому Виктору жгучего интереса он теперь не испытывал.
«Нет, этот человечек не способен в открытую напасть на кассира, — думал подполковник. — Если он и обогащается, то каким-нибудь другим способом. Заставить свою квартиру хрустальными вазами — вот в это я могу поверить. Неужели Виктор мог хоть как-то повлиять на Игнатия Казакова?»
— Он часто здесь бывает?
— Да. То есть не очень... Ведь как считать, — Алиса Петровна выглядела растерянно.
Подошли два парня, уселись у стойки, закурили, нетерпеливо поглядывали на барменшу. Один из них не вынес и минутного ожидания. Негромко позвал: «Али-и-са».
Она виновато улыбнулась.
— Я на минутку?
— Джин с апельсиновым, — попросил парень. — Как всегда.
— Сейчас, мальчики. Быстренько. — Она налила в бокалы сок, кинула несколько льдышек и вытащила из-за стойки бутылку с джином. И тут, видимо, только вспомнила, что десять минут назад сказала двум другим посетителям, что джина нет. А посетители оказались из уголовного розыска. Она покраснела до корней волос, на нее было просто жалко смотреть. Но тут же, справившись с замешательством, налила джин парням в бокалы.
— Ну и стервочка, — шепнул Алабин, — Чего она теперь нам скажет?
— Эх ты, Вася, такая женщина найдет что сказать, — ответил Корнилов.
— Вы уж извините меня, — подошла к ним Алиса Петровна. В глазах у нее просто слезы стояли! — Совсем забыла про джин, думала, весь кончился, а сейчас полезла за водкой и наткнулась... Может быть, вам налить? Водку вы так и не пригубили?
— Не надо нам ничего наливать, — сказал Корнилов и поднялся.
— Получите с нас...
На улице Алабин спросил подполковника:
— Игорь Васильевич, а не надо было с этим «жоржиком» поближе познакомиться?
— Сейчас нам на него нечего время терять. А ребятам из Дзержинского райотдела я задание дам. Пусть завтра займутся. По опыту знаю — настоящий бандюга так афишировать свое благосостояние не будет. Виктор, видать, спекулирует по мелочам. Ничего, он от нас не уйдет.
7
В восемь часов Корнилов достал из стенного шкафа старенькую кепку и прорезиненный плащ. Кепку эту он держал для особых случаев и когда ехал на задержание или еще на какие ответственные дела — всегда надевал. Примета не примета, а надевал всегда. Даже зимой, если мороз был не очень сильный.
Постояв в нерешительности у сейфа, он подумал: брать или не брать пистолет. Решил брать. И вдруг у него мелькнула мысль, которой он сам удивился: «А если меня этот кретин ухлопает? Вот уж не ко времени! Всего год прошел, как мы с Олей поженились...»
Раньше, даже в самых трудных переделках, Корнилов никогда не думал о смерти.
Он усмехнулся и попытался отогнать эту мысль, но она не уходила. И уже идя по длинному коридору управления, Игорь Васильевич подумал опять об Оле и о себе. И о том, случись что — какой удар был бы для нее.
И прежде чем окончательно отогнать эту мысль, утопить ее в водовороте других, насущных, он успел еще посмотреть на себя как бы со стороны и удивиться. «Наверное, постарел, — решил Корнилов. — И стал чересчур сентиментальным. Или любовь так к сантиментам располагает?»
У спуска к воде, напротив Летнего сада, волны выплескивались на набережную прямо под колеса машин. В кромешной тьме где-то на середине реки за пеленой дождя быстро двигались огоньки — красный и белый. Наверно, шел буксир.
Игорь Васильевич любил Неву в любую погоду. И сонную, пахнущую водорослями, с тихим, мерным шорохом омывающую гранитные ступени набережной ранним летним утром; и тревожную, взлохмаченную резким осенним ветром; и торжественную, наполненную хрустальной мелодией умирающего ладожского льда в майские праздники.
В детстве отец водил его по воскресеньям к Неве, на набережную Лейтенанта Шмидта. Да и жили они на набережной, в эпроновском доме. Но здесь Нева была парадной, наглухо одетой в гранит, и буксиры с гонками барж шли посередине, не приставая к берегам. А за мостом Лейтенанта Шмидта, у широкого, замощенного базальтовой плашкой спуска к воде мерно покачивались отшвартованные корабли.
Отец всегда садился на один из чугунных кнехтов, а Игорь стоял рядом. Они подолгу наблюдали за тем, как плавно и размеренно течет жизнь на кораблях, вслушивались в перезвон склянок. Из камбузов пахло щами, свежим хлебом, на леерах сохли тельняшки и линялые выцветшие робы... Наверное, с той поры в Корнилове навечно поселилась любовь к пароходам, к Неве, ко всему, что связано с морем, и при виде уходящего в море теплохода где-то в глубине души всегда оживала легкая зависть.
Повзрослев, Корнилов понял, что и отца гнала на Неву неудовлетворенная мечта о больших
