прозрачная жидкость. Она сочилась в игле, проникая сквозь нее в желтую, как солома, руку.
Раненый был накрыт простыней до подбородка. Восковое лицо. Голубые веки сжаты ресницами, как скрепками. Сухие, пепельные губы.
Он пошевелил ими. Врач наклонилась, прислушалась.
— Что он сказал? — спросил я.
— Вас позвал.
— Меня? По имени? — удивился я.
— Нет. Только сказал — следователя.
— Вот видите, он заодно со мной, — попробовал я пошутить, разрядить напряженную обстановку.
— Видно, что вы из одного теста, — сказала она, но в ее синих глазах не было смешинок.
— Из одного, — подтвердил я. — Да, от рядового до генерала — одним замешаны.
...Поздно вечером генерал вызвал меня и сказал:
— Пришел в сознание. Я только что справлялся. Врач — ни в какую. И все же поезжай. Может, уломаешь. Сам знаешь, как нужны его показания. Приметы. Нужны приметы!
— Знаю, товарищ генерал.
— Буду ждать, — сказал он и устало положил голову на руки, запустив пальцы в густую седину.
Он уже привел в действие милицейский механизм. Оставалось ждать. Генерал умел ждать, не понукая, не дергая. Знал, что его указания исполнят в срок и точно.
Редко кто входил в просторный кабинет со старинной черной мебелью. Ни спешки, ни суеты. Молчал даже телефон. Все откипело утром и не здесь. В райотделе, куда генерал прибыл сразу после тревожного сообщения. Там каждый старался проявить свое оперативное умение, инициативу, исполнительность.
Приносили справки, фотографии, рапорты, архивные документы. Хлопали дверцы машин. Кого-то привозили и проводили по коридорам. В кабинетах шли допросы. Дотошные и безнадежные. И каждое новое донесение казалось точнее прежнего. Всякий раз сигнальной ракетой вспыхивала надежда. И так же быстро гасла.
Генерал не мог не приехать. Стреляли в молодого и, видимо, не слишком опытного парня, которого генерал не только не знал, но и не слышал о нем. Но он был доверен ему, генералу. Родителями, женой, Родиной. Стреляли в младшего боевого товарища. И трудно сказать, чью пулю принял в себя сержант, кого загородил. В генерала тоже стреляли не раз. И он бредил на госпитальных койках. Но прошел свой долгий, нелегкий путь от постового до начальника управления. А парнишка только начал. И очень хотелось генералу, чтобы и сержант прошел весь этот путь, раз уж вступил на него. И еще казалось ему, что там, на операционном столе в Сокольниках, вот-вот оборвется его собственная молодость. И если оборвется, то стоять ему под тремя залпами прощального салюта и казнить себя, что лично не довел до конца, не поймал убийцу.
Он сидел молча, закрыв ладонями глаза, опустив на них большую седую голову. И подчиненные старались не тревожить его зря.
...Стрелка спидометра лежала на правом боку. Снова «Волга» рассекала улицы сиреной. Но теперь ей было легче, чем днем.
Продираясь утром сквозь густое движение со средней скоростью сто километров в час, мы не успели.
Запомнился последний отрезок. Шли аллеей. Слева и справа улетали назад деревья. И вдруг из-за поворота наперерез машине выехал велосипедист. Счастье, что среагировали оба — водитель машины и он. Велосипедист круто свернул и упал. Машина, обдирая левый бок о кусты, пролетела мимо. Серебряным зонтом сверкнуло задранное, крутящееся колесо велосипеда. И торчал кулак. Успел показать.
Кто-то из нас засмеялся. Водитель навалился на руль, вцепился в него побелевшими пальцами. И не поворачивая головы, сквозь зубы выругал весельчака.
Несмотря на адскую гонку, не успели. Подхватив звуковую волну милицейской машины, ушла скорая. По парку, разворачиваясь в цепи, шли милиционеры, солдаты, дружинники.
«Весельчак» отомстил водителю:
— Тебе не в МУРе служить, а в похоронном бюро. Там за тихую езду премии дают.
А что мы, собственно говоря, могли застать?
Как гребнем прочесали лес. Никаких следов. Собака прытко вывела на дорогу, а на асфальте повертелась, поскулила и подняла виноватую морду.
Позже позвонили в больницу. Операция подходила к концу. Пуля попала в живот, ударилась о позвоночник и пошла рикошетом вверх, прошивая внутренности. Истратив силы на длинную, страшную дорогу смерти, обессилела. И уперлась в кожу между лопаток. Там и сидела, выпирая тугим синим желваком. Пуля оказалась от нагана...
Я сел на белый табурет у изножья кровати, чтобы хорошо видеть лицо раненого.
— Алексей Васильевич, вы меня слышите? — постарался сказать не очень громко, но внятно. Понимал, что каждый звук молотком отдается в его мозгу.
Раненый разлепил веки и снова сомкнул. Так штангисты берут свой последний вес.
— Я буду говорить, а вы молчите. В ответ на мои вопросы, если вам нужно ответить «да», вы лишь открывайте глаза. Если же — «нет» или не знаете, что ответить, не открывайте. Держите закрытыми. Я пойму. Вам понятно?
Он чуть приподнял веки.
— Достаточно. Так и будем беседовать, — сказал я и спросил врача: — Так можно, доктор?
— Так лучше.
Я заполнил анкетные данные. Они были известны: Свиридов Алексей Васильевич, где и когда родился, сержант милиции, номер отделения, образование, домашний адрес.
— Об ответственности за дачу заведомо ложных показаний предупрежден, — зачитал я конец анкетной части.
Свиридов приподнял веки.
— Пожалуйста, доктор, распишитесь за свидетеля, что ему объявлено предупреждение.
Я протянул ей бланк, и она, пожав плечами, подписала протокол.
Протокол допроса свидетеля требуется составлять по всей форме. Иначе допрос не получит силу доказательства. Не зачитай я предупреждения, любой юрист может опротестовать это свидетельское показание. Скажет, что вольная запись, а не допрос. А если показание окажется единственным? Объясняй тогда ситуацию и что стоило давать его Свиридову. Суду не до эмоций. Ему подавай правильно оформленные доказательства.
Другое предупреждение, тоже положенное по закону и отпечатанное типографским шрифтом на бланке, — об ответственности за отказ от дачи показаний — я вычеркнул жирной чертой. В том состоянии, в каком он находился, милиционер Свиридов имел полное право отказаться от допроса.
...Когда он понял, что тяжело ранен и в больнице, его сразу затревожила мысль о преступнике. Поймали или скрылся? Если скрылся, то кто же, кроме него, Свиридова, найдет? И тяжко стало милиционеру от беспомощности.
Он попросил воды. Сестра, неотрывно сидевшая около, провела по сухим губам влажной ваткой. Большей дозы не полагалось — опасно.
Свиридов пошевелил губами. Сестра наклонилась.
— Следователя... Позовите следователя, — еле расслышала она горячий шепот, слова по складам.
Девушка прижала ладонь к его губам, велела молчать. И побежала за врачом. Больной пришел в сознание!
Врач пришла немедленно. Посмотрела ласково и сказала:
— Какой молодец! Прямо герой!
Он зашептал, повторяя просьбу.
— Молчите, Свиридов, — сказала врач. — Какой еще следователь! Вам нельзя говорить, нельзя напрягаться. Лежите смирно, спокойно. Тогда он попросил:
— Пить.
