И взрывы.
Строят.
Ну да... Штольня — вход в гору. Что там такое в ящиках? Ах, вот как оно оборачивается;.. Они и торпеды заготовили. Под открытым небом хранят. Склады еще не готовы. Ну что ж, это хорошо. Будет вам подарочек, господин Гитлер. Он, Кононов, свое дело сделал. Можно уходить. За ним остался только мост. Мост ближе к морю. По пути...
Кононов забрался поглубже в чащу, остановился возле поваленной ели. Притоптав лыжами снег, сел на ствол. Десятидневный переход по глубокому снегу утомил его, но он чувствовал — сил не убавилось. Наоборот. Он вроде бы вошел в ритм, мог идти и идти. Такое обстоятельство радовало и потому, что за все десять дней, как и планировал, он ни разу не притронулся к консервам.
Кононов развязал вещевой мешок, проверил содержимое. Небольшая рация-чемодан, кружка, спиртовка, сухой спирт, шоколад, сахар, консервы. Нестерпимо захотелось вскрыть банку, поесть мяса... Нет, рано, сказал он себе и принялся готовить еду. С вывороченной ели собрал шишки, надрал лепестков — чешуек. Срезал с чешуек мякоть. Работа эта, долгая, кропотливая, стала привычной за время перехода. Потом Кононов выбрал подходящую березу. Надрезал и содрал наружный слой коры. Второй, рыхлый слой соскреб в котелок. Еловую кашицу перемешал с березовой. Добавил в котелок снега, поставил на спиртовку. Когда смесь закипела, он раскрошил в котелок плитку шоколада, отсыпал из кожаного мешочка сахару. Смесь получилась, как обычно, пахучая, густая. Кононов отлил себе кружку, котелок поставил в снег остудиться. Смесь остынет, затвердеет, хватит ее на весь следующий день... Достал сухарь, стал жевать его, отхлебывая из кружки приторную жидкость. Еда эта, знал Кононов, полезная, она помогает сохранить силы, от этой еды не заболеешь, наоборот, целебная даже, но глаза нет-нет да и упирались в приоткрытый вещевой мешок, из которого выглядывал блестящий бок консервной банки.
Рано, рано, мысленно произнес Кононов, прикрыл мешок, отвернулся от него да так и сидел спиной к нему, будто поссорившись.
Отужинав, проверил оружие, собрался, выбрал место для ночлега. Потом затянул капюшон, оставив едва заметное отверстие для глаз, зарылся поглубже в снег.
Обычно Кононов засыпал мгновенно, стоило лишь прикрыть глаза. На этот раз не спалось. Сказалось возбуждение. Он почти выполнил задание. Тщательно замаскированный аэродром противника со всей его обороной лежал перед мысленным взором Кононова, как голенький. Он наметил хорошо видимые с воздуха ориентиры. Сверх того, есть координаты новой, неизвестной нашему командованию базы торпедных катеров. На всякий случай он уже составил текст радиограммы, может передать данные в любую минуту. Стоит только достать рацию, выбросить антенну на дерево, и... Но этого как раз пока делать не следует. Не обнаруживать себя. Разгадать тайну моста, а потом...
Кононов представил себе картину налета нашей авиации на объекты, которые он раскрыл, и ему стало чуточку жарко. Он распахнул капюшон, задумался. Вот оно, то, чему тебя учили, к чему готовили так тщательно, с таким старанием. Для того чтобы ты прошел там, где, по всем человеческим определениям, пройти нельзя, увидел, узнал невозможное. Именно с этой целью тебя тренировал твой первый наставник Иван Захарович Семушкин, а потом и целый отряд специалистов. О тебе, о твоей подготовке заботились. Для тебя изготовили специальную одежду, тебе вручили лучшее оружие.
Цепочка раскручивалась, вела дальше.
Флот выделил подводную лодку, фронт — группу сопровождения. Именно сейчас далеко от тебя, где-то на базе, сидят, сменяя один другого, радисты и слушают, напряженно слушают волну, на которой ты можешь выйти в эфир. Ты можешь и не выйти, но радисты несут свою круглосуточную вахту, потому что в любой момент у тебя может появиться тот самый крайний случай, когда надо передать данные по рации. По одному твоему сигналу готова выйти группа прикрытия. Вот что такое твоя работа, вот какую цену имеют добытые тобою данные.
И еще он подумал о возможности десанта с целью уничтожения объектов. Вспомнился момент высадки. Они подошли на подводной лодке к берегу. Глубина позволяла. Группа сопровождения довела Кононова до железной дороги. Он затратил много дней на то, чтобы запутать следы; намеренно уходил в сторону, крутил, выбирая самые топкие болота, прежде чем приблизился к аэродрому. Но если тщательно разработать маршрут, хорошо подготовить операцию, можно было бы не только уничтожить самолеты и катера с воздуха, но и взорвать склады с боеприпасами, вывести из строя объекты так, что их и не восстановить... Вот только погоду бы выбрать или заказать. За все дни перехода погода не стала на сторону Кононова. Не было снега. Стояли тихие морозные дни. А значит, и следы его оставались, и это не сулило ничего хорошего. Если пойдут по следу, подумал Кононов, готовься к худшему. Пока на твоей стороне только болота. Да и то не все. Встречались на пути такие, что промерзли окончательно. Те, которые открыты ветрам, расположенные между сопок, лицом, по его собственному определению, к океану. Он проходил их не задумываясь, не опасаясь провалиться в трясину. Он знал — под снегом толстый слой льда. Но встречались и другие болота. Их отгораживали от океана сопки. Сопки защищали их и от потоков холодного воздуха. А поскольку зима, судя по метеосводкам, ложилась не вдруг, то и топи не промерзли. Снежный покров на них был обманчив. Ступи, и снег сразу же потемнеет от воды. Одно неосторожное движение, и трясина засосет. Не выбраться. Такие болота труднопроходимы, но они же и в союзниках. Ими он и двигался, надеясь на опыт, выучку еще у Семушкина да на широченные лыжи свои, на умение выбрать тропу по едва приметным ориентирам.
Мысли Кононова вернулись к заданию. Оставался мост. Этот мост притягивал магнитом. Он звал разведчика, гипнотизировал его, манил. Мост оживал. В мыслях Кононова этот железнодорожный мост превращался в огромного зверя. Зверь звал старшину на поединок.
Заснул Кононов с думой о завершающей задание цели. Спал тревожно и чутко. Такой сон тоже отрабатывался годами, и первым учил его так спать Иван Захарович Семушкин. Вроде бы ты и спишь, но все слышишь.
...Тренированный человек может проходить в час пять-шесть километров. По хорошей дороге, ходко, но не бегом. До точки на карте, которую наметил для себя Кононов, по прямой было семнадцать с половиной километров. «Не забывайте, у нас Север, — вспомнил Кононов слова полковника Денисова. — Один километр к десяти, такое соотношение». Эти неполные восемнадцать километров он шел двое суток с перерывами на приготовление пищи, короткий сон. В дороге произошло непредвиденное.
Темнело. Короткий полярный день медленно переходил в молочно-сизую ночь. Менялись краски. Все вокруг серело. Деревья, скалы расплывались, их очертания размазывались. Кононов остановился. Он готовился пересечь полотно железнодорожной магистрали. Железная дорога находилась от него в ста метрах, не больше. За полотном этой дороги тянулось болото, по которому можно было сравнительно незаметно пробраться до самого моста. Он стоял у основания скалы. До слуха донеслись голоса.
Патруль? Может быть. Может быть, связисты проверяют линию связи...
Все, что произошло затем, не заняло и минуты. Рухнул со скалы снег. Лавина катилась на Кононова. Кононов успел отступить за ствол дерева. Заметил в снегу мелькание чего-то темного. Это темное подкатилось к Кононову, вскочило. Перед разведчиком оказался солдат. Всего миг солдат ошалело смотрел на Кононова. Успел вскинуть карабин. Выстрелить ему, однако, не удалось. Кононов выхватил нож, бросил в солдата.
— Отто, Отто! — неслось сверху.
Кононов затих. Он понял: не дозвавшись своего товарища, те, сверху, обогнут скалу, придут сюда.
Скрываться?
Но тогда его откроют сразу же...
Убрать и этих?
Другого выхода не было. Пока хватятся, найдут, пройдет время. Судя по голосам, наверху осталось двое. Кононов выбрал чащу погуще, спрятался. Он понимал, что на его стороне неожиданность. Убрать решил без шума. Пистолет приготовил на всякий случай.
Ждал он недолго. Лыжники шли след в след. Кононов пропустил их, бесшумно вышел из чащи, пристроился к идущим. Рывок, и вот она, спина...
— Хох! — резко выдохнул фашист и стал оседать.
