«фантомасом». сотни которых развозят по городу продукты, белье и мелкие грузы. Он бросил машину сразу за углом, у станции метро, но сам поехал на трамвае, потом несколько раз пересаживался то на автобус, то на троллейбус, пока наконец в памяти не всплыло имя — тетушка Руфина...
— Антон! Вот сюрприз! — Руфина Платоновна приняла из рук Лазуткина букет гвоздик и коробку с духами. Оглянулась, крикнула:
— Алена!
Из комнаты вышла молодая женщина в цветастом платье. Лазуткин с трудом узнал двоюродную сестру, дочь тетки Руфы, — так давно они не виделись.
— Смотри, братец твой пожаловал, — сказала тетя Руфа. — К старости вспомнил про тетку. — Она сунула дочери цветы и подарок, а сама обняла и расцеловала Антона.
— Скажешь тоже, мама! — улыбнулась Алена. — Я его десять лет не видела, а он все такой же.
— А где же Лизавета твоя? — поинтересовалась тетушка, взяв Антона под руку и вводя в большую комнату, где за столом сидели гости, весело, чуть возбужденно переговариваясь, позвякивая ножами и вилками. Лазуткин успел шепнуть, что с Лизой они в ссоре и, если тетушка не возражает, он бы и переночевал у нее, пусть Лизка поволнуется.
— О чем разговор! — так же шепотом ответила Руфина Платоновна и, легонько подтолкнув Антона к свободному стулу, представила гостям: — Племянник мой, Антон Васильевич...
— Племянничку и тост говорить! — отозвалась звонким голосом одна из женщин. Антон заметил, что большинство гостей были женщины. И почти все молодые. «Наверное, теткина бригада», — подумал Лазуткин. Руфина Платоновна до последнего времени работала бригадиром прядильщиц на гардинно- тюлевой фабрике.
— Так уж сразу и тост! — сказала тетушка, усаживаясь рядом с Антоном и ставя перед ним чистый прибор. — Дайте человеку оглядеться, осмотреться. Вас тут вон сколько — и все красавицы.
За столом весело рассмеялись.
— Нечего, нечего наседать на мужика, — улыбнувшись одними глазами, продолжала Руфина Платоновна. — Он у нас человек положительный, женатый.
— Разведем! — весело сказала все та же женщина. — Для нас это семечки!
Пожилой крупный мужчина постучал ножом по фужеру, поднялся:
— Милая Руфина Платоновна... — он окинул взглядом присутствующих, словно ища поддержки. Тетушка Руфина посерьезнела, сидела, положив на скатерть ладони, глядя прямо перед собой. Правая рука у нее чуть-чуть дрожала.
— Это начальник цеха, — шепнула Лазуткину Алена. — Они даже во время блокады вместе работали.
Начальник цеха говорил долго и, наверное, хорошо, потому что тост несколько раз прерывали криками одобрения, аплодисментами, но Антон не вслушивался. Сидел, поглядывая на дверь, ведущую в прихожую, замирал, как только раздавался звонок. Приходили новые гости. Алена встречала их, приносила из кухни маленькие табуреточки, расставляла на столе приборы. «Хорошо, что меня посадили напротив дверей, — подумал Лазуткин. — Все видно. Сидел бы спиной — извелся».
Начальник цеха, закончив свой тост, подошел к тетушке и под громкие возгласы одобрения крепко ее расцеловал. Руфина Платоновна разволновалась, заплакала...
Женщины потребовали, чтобы после начальника цеха говорил племянник.
— Тетушка Руфина! Смотрю я, сколько у вас друзей, и думаю — счастливый вы человек! И друзья ваши счастливые — потому что вы с ними, — сказал Антон, и острое чувство зависти ко всем сидящим за столом неожиданно шевельнулось в сердце. Зависти к тому, что им весело, что они добрые и смотрят на каждого вновь пришедшего без тревоги.
Всем пришлись по душе слова Лазуткина, тетушка расцеловала племянника и снова всплакнула, вспомнив свою сестру Раису, мать Антона, умершую совсем молодой.
Лазуткин выпил одну за другой две стопки водки и разозлился, сидел мрачный, с трудом сдерживая себя от колких замечаний тетушке и гостям. Ему надо было во что бы то ни стало переночевать в этом доме. А значит, терпеть надоевшую бабью болтовню, казавшиеся глупыми шутки, восторженные тосты.
В дверь снова позвонили, и Алена пошла открывать. Лазуткин сунул руку в карман, нащупал предохранитель пистолета. «Если что, — мелькнула шальная мысль, — наделаю я здесь шуму! Праздничный салют».
Дверь в прихожую оставалась открытой, и Антон увидел, что принесли огромную корзину цветов. Молодой парень в фирменном комбинезоне с трудом держал ее. Парень что-то спросил у Алены, с восторгом рассматривавшей цветы. Она кивнула на дверь и улыбнулась.
Когда корзина медленно вплыла в комнату, все зааплодировали.
— Сидорова Руфина Платоновна кто будет? — спросил парень, высовывая улыбающееся лицо из-за цветов.
— Здесь, здесь! — закричали гости наперебой, показывая на тетушку, раздвигая стулья, чтобы пропустить парня.
— С праздником вас! — торжественно сказал парень. — Фирма «Ленинградские зори» присоединяет и свои поздравления к этим цветам. — Он подошел к Руфине Платоновне. — Получите, распишитесь.
Лазуткин заметил фирменную эмблему на комбинезоне молодого человека, листок бумаги, наверное квитанцию, торчащую из нагрудного кармана, и успокоился.
— Где расписаться-то? — спросила тетушка.
Парень показал глазами на бумажку. Руфина Платоновна вынула из кармашка квитанцию, растерянно оглянулась:
— Дайте ручку, товарищи.
— Подержите, маэстро, — посыльный поставил корзину на колени Лазуткину. Антон ухватился за нее, боясь уронить. Подумал о том, какая же она тяжелая. И в этот момент на руках у него защелкнулись наручники. Кто-то снял с его колен цветы. Лазуткин увидел, что в комнате уже много чужих мужчин, увидел ужас в глазах тетушки Руфины и недоуменные лица гостей...
Леонид Володарский
«Снег» из Центральной Америки
Глава I
Машина остановилась недалеко от церкви. У входа стояли два патрульных полицейских. Уилсон показал жетон старшего инспектора уголовной полиции Сан-Кристобаля, столицы центральноамериканской республики Кристобаль. Полицейские попытались стать «смирно». Тот из них, что был постарше, вытер грязным носовым платком лицо, откашлялся и, глядя сквозь старшего инспектора, начал:
— Мы с Мигелем, с напарником моим, значит, ехали, значит, вот на «джипе». Вдруг на дорогу выбегает парнишка, значит, кричит, руками, так сказать, размахивает. Ну, мы, значит, с Мигелем, с напарником моим, остановились, так сказать, пошли, значит, за парнишкой, а он и слова-то сказать не может. Ну, пришли мы, значит, в церковь, а там священник этот... Ужас прямо какой-то! Ну, я, так сказать, по инструкции никого в церковь, значит, не пускал, вызвал вас и, так сказать, дожидался вашего приезда.
— Вы все сделали правильно, — сказал Уилсон, — я упомяну об этом в рапорте. Пройдите с нами, а
