Тем временем наступила осень и фильм вышел на экраны страны. Появились рецензии в разных газетах, в основном негативные: «Очень странный фильм», «Зачем он к нам приходил?», «Оберегайте комиков от плохих сценариев», «Ниоткуда и никуда». Лейтмотив всех статей был таков: «Фильм 'Человек ниоткуда' не может заслужить иной оценки, кроме отрицательной… Картина оказалась слабой, сумбурной, а заключенные в ней идеи — весьма сомнительны…» Ругали и песню, звучащую в фильме:
А потом случилось и вовсе непредвиденное. Член Президиума ЦК КПСС М. А. Суслов, проезжая на работу мимо Арбатской площади, — а ездил он всегда очень медленно, со скоростью 30–40 километров в час, не больше! — увидел из окна своей машины на фасаде кинотеатра «Художественный» афишу фильма «Человек ниоткуда». На ней был изображен лохматый дикарь. Суслову афиша категорически не понравилась, картина тоже, и партийный бонза распорядился изъять ленту из проката. Так «Человек ниоткуда» ушел «в никуда»…
Через несколько дней на XXII съезде КПСС, который в те дни открылся в Москве, тот же Суслов сказал: «К сожалению, нередко еще появляются у нас бессодержательные и никчемные книжки, безыдейные и малохудожественные фильмы, которые не отвечают высокому призванию советского искусства. А на их выпуск в свет расходуются большие государственные средства. Хотя некоторые из этих произведений появляются под таинственным названием, как 'Человек ниоткуда'.
О Никулине и сыгранном им милиционере никто в прессе не упоминал. Не было ли и это тоже вмешательством случая в судьбу Юрия Никулина? Если бы он получил главную роль в фильме «Человек ниоткуда», неизвестно, как бы сложилась его дальнейшая актерская судьба. Атак — просто сыграл еще один эпизод…
День 13 581-й. 7 марта 1960 года. В Бразилию!
Пока кипели страсти вокруг «Человека ниоткуда», Никулин весной 1960 года отправился с цирком на гастроли в Южную Америку. Сорок девять человек, в том числе Никулин с Шуйдиным, а также Татьяна, два медведя (один из них — «русское чудо» Гоша), семнадцать собак (одна из них — Пушок клоуна Карандаша), один осел, один пони и пять тонн производственного багажа 7 марта поднялись в воздух с Внуковского аэродрома. В Москве — минус 29, «это не Рио-де-Жанейро», а в Рио-де-Жанейро всех, по слухам, ожидала летняя жара. Поэтому перед посадкой в самолет артисты сняли свои зимние вещи и оставили их провожающей родне. Перелет был очень трудным, изматывающим, с несколькими пересадками: сначала в Копенгагене, потом в Лисабоне, прежде чем потом лететь еще 12 часов через океан.
«После взлета, — писал Никулин, — нас всех проинструктировали, как пользоваться спасательными жилетками, если самолет вдруг вздумает сесть на воду. По инструкции всё очень просто: нужно спокойно, без паники надеть на себя резиновую жилетку, открыть аварийный люк и изящно скользнуть за борт. После этого можно дернуть за специальные шнурки, чтобы жилетка надулась. Вы будете плавать в океане с горящими сигнальными лампочками, которые горят ровно столько времени, сколько потребуется спасательному самолету, чтобы найти вас. Если даже к вам будут подплывать акулы, то они вас не тронут, так как в жилетке заложен порошок от акул. Мне этот инструктаж почему-то сразу не понравился, и я долго не мог уснуть. Я-то теперь хорошо знал эту инструкцию — но знали ли инструкцию акулы?» [52]
Когда самолет приземлился в Ресифи и артисты вышли погулять, оказалось, что в Бразилии, правда, страшная жара… Пальмы, какие-то необыкновенные цветы, черные люди… Еще один, четырехчасовой, перелет — и все уже в Рио. Город этот — красавец, стоящий в окружении гор, на берегу океана, никто не может им не восхититься. И Никулин, как только увидел его еще в иллюминатор самолета, немедленно восхитился, а потом постепенно, изо дня в день, открывал всё новые и новые прелести этого города:
«Из автобусов присматриваемся к большому городу. Первое, что нас поражает, это полная хаотичность движения машин и автобусов. Каждый едет, как ему вздумается. Несмотря на колоссальное количество транспорта, почти нет светофоров. На особенно оживленных перекрестках стоят черные полицейские в больших стальных шлемах и с трудом регулируют поток бешено мчащихся автомобилей. Очень часты аварии. Нарушителей движения оберегает закон. Если кто-то на машине сбил и даже убил человека, но быстро скрылся и в течение двадцати четырех часов не был пойман, — он уже реабилитирован, и никто его не арестует. Произвели на нас впечатление и открытые трамваи. Трамваи не имеют стен, пассажиры сидят как бы в открытой коробке. Вокруг всего трамвая идет одна подножка, по которой с ловкостью эквилибриста бегает кондуктор и собирает деньги за проезд».
Московскому цирку предстояло работать на крытом стадионе «всего» на 19 тысяч зрителей. Отдохнув пару часов в отеле, артисты поехали его осматривать. Шумные улицы, люди разных оттенков кожи, гудки автомашин, звонки трамваев, громкая музыка, несущаяся из дверей магазинов, огни рекламы, которая сверкает и переливается на каждом небоскребе ночью и днем, истошные крики продавцов лотерейных билетов — всё это было для советских людей непривычно и сразу ошеломляло.
Два дня, которые оставались до премьеры, артисты репетировали, устанавливали специальную аппаратуру, подвешивали лонжи. Возникли проблемы: во-первых, свет — только 16 ламп высоко под куполом и два прожектора. Для огромного зала это было очень мало. Во-вторых, оркестр. Из Москвы в Рио летел только дирижер оркестра цирка, музыкантов предполагалось взять на месте. Взяли. После первой же репетиции пришлось отказаться от трех трубачей: один из них знал только три ноты, их и играл…[53]
