стараясь выдумать всякие немыслимые позы. Лучше всего у него получалось, когда он стоял на голове и дрыгал ногами, как лягушка. Чем дальше мы отлетали, тем Джим становился меньше, а сфинкс больше, пока наконец Джим не превратился в булавку на соборе, если можно так выразиться. Вот так перспектива выявляет истинные пропорции, объяснил Том, и еще он сказал, что рабы Юлия Цезаря не знали, какой он великий, потому что находились слишком близко от него.

Мы отлетали все дальше и дальше, пока наконец Джима и вовсе не стало видно, и тут-то огромная фигура сделалась еще благороднее, чем прежде. Торжественно, молчаливо и одиноко стояла она, окидывая взором всю долину Нила. Все ветхие лачуги и прочая дрянь, разбросанная кругом, совсем исчезли из виду, и вокруг не было ничего, кроме широкого мягкого ковра из желтого бархата, — и это был песок.

Вот тут-то и надо было остановиться. Так мы и сделали. С полчаса мы глядели и размышляли, и ни один из нас не говорил ни слова. Когда мы вспоминали, что он уже много тысяч лет глядит таким вот манером на долину и думает свои величавые думы, которых и по сей день никто разгадать не может, как-то тихо и торжественно становилось у нас на душе.

Наконец я взял подзорную трубу и увидел, что на бархатном ковре копошится несколько маленьких черненьких фигурок, а другие карабкаются зверю на спину. Потом, гляжу, два или три белых дымка появились. Показал я их Тому, а он и говорит:

— Это жуки. Нет, постой, это… Ой, да ведь это же люди! Точно — люди и лошади. Они втаскивают на спину сфинксу какую-то длинную лестницу. Странно… Теперь они хотят прислонить ее… смотри, вот опять дымки… Да ведь это ружья! Гек, это они к Джиму подбираются!

Мы дали полный ход и бросились к ним. В мгновение ока мы уже были на месте и со свистом свалились в самую гущу. Все кинулись врассыпную, а те, которые карабкались по лестнице за Джимом, выпустили из рук ступеньки и упали. Взмыв наверх, мы увидели, что Джим лежит на самой макушке сфинксовой головы, еле живой от страха и от криков, — он все время звал нас на помощь. Он выдерживал осаду очень долго — целую неделю, так он по крайней мере заявил, но на самом деле это ему только показалось, потому что они на него здорово наседали. Они в него стреляли и осыпали его градом пуль, но никак не могли в него попасть. Когда они убедились, что он ни за что не встанет и что в лежачего пули не попадают, они побежали за лестницей, и тут он понял, что если мы сейчас же не прилетим, то тут ему конец. Том был страшно возмущен и спросил его, почему он не показал им флаг и именем Соединенных Штатов не велел им убираться вон. Джим ответил, что он так и поступил, но они на это никакого внимания не обратили. Том заявил, что добьется рассмотрения этого дела в Вашингтоне, и добавил:

— Вот увидите, что им придется извиниться за оскорбление флага и сверх того возместить убытки, и они еще дешево отделаются.

Джим спросил:

— Что это значит — возместить убытки, масса Том?

— Это значит выложить деньги наличными, вот что.

— А кому эти деньги достанутся, масса Том?

— Нам, а кому же еще?

— А извинение кому?

— Правительству Соединенных Штатов. Или, если нам захочется, то наоборот — мы примем извинения, а деньги отдадим правительству.

— А сколько это будет денег, масса Том?

— При таких отягчающих вину обстоятельствах не меньше трех долларов на брата, а может, и больше.

— Ну, тогда мы лучше деньги возьмем, — на что нам ихние извинения. Как по-вашему, масса Том? А по-твоему, Гек?

Мы обсудили это дело и решили, что, пожалуй, стоит взять деньгами. Я еще не слыхал про такие вещи и спросил у Тома, всегда ли страны приносят извинения, если они поступили неправильно.

— Всегда. Во всяком случае, малые страны.

Мы летели себе потихоньку, рассматривая пирамиды, а потом взмыли вверх, опустились на плоскую верхушку самой большой и увидели, что она точно такая, как рассказывал тот человек в воскресной школе. Пирамида эта была как бы сложена из четырех лестниц, которые начинались широкими ступенями внизу и, постепенно сужаясь кверху, сходились в одну точку на верхушке. Но только по этим лестницам нельзя было лазать, как по настоящим: каждая ступенька была высотой в человеческий рост, и без чужой помощи на нее ни за что не взберешься. Другие две пирамиды стояли неподалеку, и люди, которые двигались по песку между ними, казались маленькими, как букашки, — так высоко над ними мы находились.

Том чуть не ошалел от радости и изумления, что попал в такую знаменитую местность, и мне казалось, что история так и лезет у него изо всех пор. Ему просто не верилось, что он стоит на том самом месте, откуда принц вылетел на бронзовом коне. Он сказал, что это было во времена «Тысячи и одной ночи». Кто-то подарил принцу бронзового коня, у которого на лопатке был шпенек, и он мог сесть верхом и летать по воздуху, как птица, и объехать весь мир, и управлять конем, поворачивая шпенек, и летать высоко или низко, и спускаться на землю везде, где захочет.

Когда он все это рассказал, наступило неловкое молчание — знаете, какое бывает, когда человек окончательно заврался, и вам его жалко, и вы стараетесь как-нибудь переменить тему, чтобы помочь ему выбраться из затруднительного положения, но не знаете как; а покуда вы раскидывали мозгами: что же делать? — это молчание уже наступило и разлилось кругом, и теперь уже деваться некуда. Я смутился, и Джим тоже смутился, и мы оба ни слова вымолвить не могли. Том с минуту сверлил меня сердитым взглядом, а после сказал:

— Ну, говори же, что ты об этом думаешь?

— Том Сойер, ты и сам этому не веришь, — отвечаю я.

— Почему же мне не верить? Что мне может помешать?

— А то тебе мешает, что таких вещей быть не может, вот что.

— Почему не может?

— Ты мне сперва скажи, почему может?

— По-моему, этот шар ясно показывает, что такие вещи бывают.

— Почему?

— Почему? Я еще ни разу такого дурака не видывал. Неужели ты не понимаешь, что наш шар и бронзовый конь — это одно и то же, только под разными названиями?

— Ничего подобного. Шар — это шар, а конь — это конь. Большая разница. Скоро ты скажешь, что дом и корова — одно и то же.

— Клянусь богом, Гек его снова поймал! Теперь ему ни за что не выкрутиться!

— Заткнись, Джим! Ты сам не понимаешь, что болтаешь. И Гек тоже. Послушай, Гек, сейчас я тебе все растолкую, чтобы ты понял. Тут дело не в форме, а в принципе, а принцип у обоих один. Понимаешь?

Я пораскинул мозгами и сказал:

— Нет, Том, ни к чему это все. Принципы принципами, да только остается один большой факт, а именно: то, что может сделать шар, вовсе не доказывает, что это же самое может сделать конь.

— Да ну тебя, Гек! Ничего ты не понял. Послушай немножко, это же совершенно ясно. Летим мы по воздуху или нет?

— Летим.

— Хорошо. Теперь скажи: можем мы летать высоко или низко, как захотим?

— Можем.

— Можем мы повернуть, куда захотим?

— Можем.

— Можем мы спуститься на землю в любом месте, где нам вздумается?

— Можем.

— Как мы управляем шаром?

— Нажимаем на кнопки.

— Надеюсь, теперь тебе все ясно? В другом случае управление производится поворотом шпенька. Мы нажимаем на кнопки, а принц поворачивал шпенек. Как видишь, ни малейшей разницы нет. Я знал, что до

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату