попало, а пуля — «цок» под мое окно. Потом еще раз выстрелили, близнец только успел опять «ох» крикнуть: ему досталось по щеке, а пуля — ко мне в окошко и царапнула меня по носу; стой я хоть на дюйм — полтора ближе, и вовсе бы нос оторвало, была б твоя мать уродом. Вот она, пуля-то, я ее нашла.
— Неужели ты все время там стояла?
— А то нет? Спрашиваешь тоже! Что, мне каждый день выпадает случай дуэль посмотреть?
— Да ты же была на линии огня! И не струхнула?
Рокси презрительно ухмыльнулась:
— Струхнула? Смиты-Покахонтасы никогда не трусят и пули не испугаются.
— Да, храбрости у них, видимо, хватает; вот чего не хватает, так это разума.
— Ты-то? Да уж куда тебе!
— Кто же еще был ранен?
Да все мы, пожалуй. Целы и невредимы остались только близнец-блондин, доктор да секунданты. Судью-то, правда, не ранило, но клок волос у него выдрало, — я слыхала, Простофиля Вильсон говорил.
«Господи! — подумал Том. — Что бы счастью случиться! Теперь останется он жить, все обо мне узнает и долго размышлять не будет: продаст меня работорговцу». А вслух промолвил мрачно:
— Мать, мы попали в ужасную беду.
Роксана едва не задохнулась.
— Сынок! Что это ты вечно меня пугаешь? Какая еще там новая беда стряслась?
— Видишь ли, я не успел тебе рассказать. Когда я отказался от дуэли, он разорвал свое второе завещание и…
Роксана побелела, как полотно, и воскликнула:
— Ну, теперь тебе крышка! Конец! Придется нам с тобой с голоду помирать!..
— Да помолчи, выслушай до конца! Все-таки, когда он решил сам стреляться на дуэли, он, наверно, испугался, что его могут убить и он не успеет простить меня на этом свете; тогда он составил новое завещание, я сам его читал, и там все в порядке. Но…
— Слава богу, значит мы с тобой опять спасены! Спасены! Так зачем же ты явился сюда и нагоняешь на меня страх?
— Да погоди ты, дай договорить! Что толку в завещании, если все мои кредиторы сразу явятся… Ты же понимаешь, что тогда будет!
Роксана уставилась в пол. Ей нужно посидеть одной и все это хорошенько обдумать.
— Послушай, — проговорила она внушительно, — ты должен быть теперь все время начеку. Он уцелел, и если ты хоть самую малость его прогневишь, он опять порвет завещание, — и уж это будет наверняка в последний раз, так и знай! Ты должен за это время показать себя с самой лучшей стороны. Будь кротким, как голубь, и пусть он это видит; лезь из кожи вон, чтоб он тебе поверил. Ухаживай за старой тетушкой Прэтт: она ведь вертит судьей, как хочет, и тебе лучший друг. А потом уезжай в Сент-Луис, тогда он тебя еще больше полюбит. А как приедешь туда, тотчас обойди своих кредиторов и сторгуйся с ними. Скажи им, что судья не жилец на этом свете — это же правда, — и пообещай им проценты, большие проценты, ну там, скажем, десять, что ли…
— Десять процентов в месяц?
— А ты что думал? Ясно. И начинай помаленьку сбывать свои вещички и плати из этого проценты. На сколько, думаешь, тебе хватит?
— Пожалуй, месяцев на пять, может на полгода.
— Что ж, и то хлеб! Если он не помрет за эти полгода, тоже ничего, положись на святое провидение. Все будет в порядке, только веди себя хорошо! — Она окинула его строгим взглядом и добавила: — И ты
Том рассмеялся, заверив ее, что, так или иначе, решил постараться. Но Рокси была неумолима.
— Стараться — это что! — заявила она строго. — Нет, уж ты изволь исправиться! Смотри, и булавки не тронь — это тебе теперь опасно! Беги от дурной компании, забудь, что ты с ней знался! Вина в рот не бери! Зарекись играть в карты! Он «постарается», ишь ты! Нет, ты делом докажи! Помни: я за тобой буду следить! Сама приеду в Сент-Луис, заставлю каждый божий день приходить и рассказывать, как ты мой наказ выполняешь, а если нарушишь его вот хоть настолько, клянусь богом, сразу прикачу сюда и расскажу судье, что ты черномазый и раб, и документ предъявлю! — Она сделала паузу, чтобы ее слова поглубже проникли в его сознание, потом спросила: — Чемберс, ты веришь, что я не шучу?
Он понимал, что Рокси не шутит. И ответил без обычного легкомыслия:
— Да, мать, верю. Но ведь я теперь исправился — раз и навсегда. Теперь мне никакие искушения не страшны.
— Тогда ступай домой и начинай новую жизнь!
Ограбленный грабитель
Ничто так не нуждается в исправлении, как чужие привычки.
Дурак сказал: «Не клади все яйца в одну корзину!» — иными словами: распыляй свои интересы и деньги! А мудрец сказал: «Клади все яйца в одну корзину, но… БЕРЕГИ КОРЗИНУ!»
Пристань Доусона переживала волнующее время. Этот всегда сонный городок теперь не успевал вздремнуть. Важные события и умопомрачительные сюрпризы сыпались на него без передышки: в пятницу утром — первое знакомство с «настоящими аристократами», большой прием у тети Пэтси Купер, а также ряд таинственных краж; в пятницу вечером — наследник «первого гражданина» получает полный драматизма пинок в присутствии четырехсот свидетелей; в субботу утром — Простофиля Вильсон, долго находившийся в опале, выступает в роли адвоката, и в тот же вечер происходит дуэль между «первым гражданином» города и титулованным иностранцем.
Пожалуй, этой дуэлью жители Пристани Доусона гордились больше, чем всеми остальными событиями вместе взятыми. Город воспринял это как величайшую честь. В его глазах участники дуэли проявили верх благородства. Их имена были у всех на устах, все восхваляли их геройство. Немалого одобрения со стороны горожан удостоились и второстепенные участники дуэли, и посему Простофиля Вильсон внезапно сделался важной личностью. Когда в субботу вечером ему предложили выставить свою кандидатуру на пост мэра, он еще рисковал потерпеть поражение, но уже на следующее утро стал так знаменит, что успех был ему обеспечен.
А близнецы теперь покорили всех, город с энтузиазмом раскрыл им объятья. Каждый день и каждый вечер они ходили с визитами, обедали в гостях, заводили друзей, увеличивая и закрепляя свою популярность, чаруя и удивляя всех своими музыкальными способностями, а время от времени — и талантами в иных областях, поразительными по своему многообразию и совершенству. Близнецы были так довольны местным гостеприимством, что подали уже заявление, — как полагается, за месяц, — о желании принять американское гражданство, решив на всю жизнь остаться в этом приятном уголке. Это был апогей. Умиленные горожане поднялись все как один человек и разразились рукоплесканиями. Близнецам было предложено баллотироваться в члены городского самоуправления. Они изъявили согласие, и общественность была полностью и во всех отношениях удовлетворена.
Тома Дрисколла все это не только не радовало, но, наоборот, злило и уязвляло до глубины души. Одного из близнецов он ненавидел за то, что тот дал ему пинка, а другого — за то, что он родной брат
