моей одежды. Нас все время выталкивают из общества. А после 11 сентября стало еще хуже. Что до меня, то я вообще не знаю, кто я: для арабов я не своя, и для американцев я чужая. Вот, видите человека, который сидит рядом со мной (это была весьма пожилая дама несколько экстравагантного вида с бейсболкой команды «Нью-Йорк Янкиз» на голове)? Она — полька, вот с ней я дружу без проблем.
После посещения магазинов мы поехали навестить арабскую семью, с которой заранее договорилась Хел
Нас встретила вся семья — хозяин с супругой и четверо детей, с гордостью показали нам дом, а потом повели в садик, где стоял стол, как водится, со всякими угощениями. Это были выходцы из Ливана.
Хозяин, коренастый, по моде не совсем бритый, говорил тихим, почти извиняющимся голосом, будто он в чем-то перед нами виноват. Работал он грузчиком в аэропорту, работал много и тяжело:
— Раньше, когда мы только приехали, дела обстояли намного лучше, нам платили пятнадцать долларов в час, но потом экономика пошла вниз, теперь нам платят восемь долларов, еле сводим концы с концами — дом, дети, школа, за все надо платить.
Его жена, необыкновенно уютная и нежная женщина, сказала нам, что раньше она часто выходила за пределы арабского района, но теперь ни она, ни соседи ее не делают этого, стало страшновато после 11 сентября. Когда я спросил ее, вернулась ли бы она в Ливан, если бы там не было войны, если бы все стало как когда-то, она ответила:
— Конечно, вернулась бы, даже не задумалась бы.
Ее муж, подумав, сказал:
— Америка замечательная страна, но все же то место, где ты родился… Оно не отпускает.
Вся семья время от времени приезжает на родину, дети, в частности, старшая дочь — ей лет шестнадцать, она родилась в Америке — так сказала:
— Ливан необыкновенно красивая страна, мне там очень нравится, но дом мой здесь, я — американка.
То же самое сказал старший сын, очень красивый и модно одетый молодой человек лет двадцати.
— Понимаете, мы здесь выросли, это моя страна, хотя иногда я чувствую себя в ней чужим.
В какой-то момент я спросил, как бы родители отнеслись к тому, что их дети выйдут замуж или женятся на настоящих американцах. Наступила чуть напряженная тишина. Отец повел плечами, как бы говоря: «Это их дело», — мать промолчала, да и детям явно не хотелось ничего говорить в присутствии родителей.
Сидя в этом садике, угощаясь арабской едой и покуривая кальян, мне вдруг показалось, будто я нахожусь нигде: ничего не напоминало Форда с его Америкой, равным образом почти ничего в окружении не напоминало Ближний Восток. Какой-то мирок в мире, островок в океане.
Напоследок я узнал совершенно неожиданную вещь: в этом районе нет «белых», но есть зато черные. Оказалось, что вообще в Дирборне, в отличие от Детройта, почти не было черных, потому что местный мэр делал все, чтобы не пускать их в город. Мэр умер, времена изменились, и афроамериканцы стали появляться, причем магнитным полюсом для них стал… ислам. Все больше и больше чернокожих американцев переходят в мусульманство, религию, для которой цвет кожи не имеет значения, в лоне которой они чувствуют себя совершенно равными. Тут я затрагиваю проблему черной Америки, можно сказать, по касательной, к ней я еще вернусь, но то, что мы обнаружили в Дирборне, стало для меня маленьким открытием. И не только для меня. Когда мы выезжали из Дирборна в Детройт, Брайан Кан из Монтаны задумчиво сказал: «А я считал, что знаю свою страну…».
Что до самого Детройта, то он произвел на нас тяжелое впечатление. Город явно находится в упадке. Высоченные красивые дома, говорящие о былом величии «Мотауна», «моторного города», стоят молча с заколоченными и выбитыми окнами, такое впечатление, что город смотрит в прошлое, вспоминает, каким он был, когда американский автомобиль царил над миром. И в самом деле, sic transit.
Глава 5
«Страшный город Чикаго», или Все с точностью до наоборот
Когда мы еще только собирались в путешествие, то договорились: ночевать будем не в шикарных отелях, а в скромных мотелях, будем есть не в ресторанах, а в простых едальнях. О еде будет сказано отдельно и особо, здесь же хочется поднять тост за здравие мотелей. Вы, конечно, догадались, что это слово образовано из двух других, «мотор» и «отель», и означает «отель для мотористов». Первый мотель открыл некий Артур Хайнеман в городе Сан-Луис Обиспо в 1925 году.
Я уже писал о том, что массовый автомобиль оказался для Америки волшебной палочкой, вызвавшей к жизни целый мир явлений и вещей, среди которых, конечно же, и мотель. Расположенные буквально на всех основных автомагистралях страны, мотели ожидают вас на окраинах городов. Это поначалу делало их излюбленным местом для любовных свиданий и удобным убежищем для гангстеров. Известно, что Бонни и Клайд, одни из самых кровавых грабителей в истории Америки, скрывались от полиции именно в мотелях. Дело дошло до того, что директор ФБР Дж. Эдгар Гувер в 1940 году опубликовал в журнале «Америкэн Мэгэзин» статью под заголовком «Кемпинги преступности».
Как правило, мотель состоит из одно- или двухэтажного здания, построенного в форме буквы I, L или U, при этом фасад здания и все номера обращены лицом к общей стоянке. Можно подъехать и встать непосредственно перед входом в свой номер, который представляет собой большую комнату с отдельным туалетом и душем. Главным предметом комнаты является большущая и очень удобная кровать (как заметили Ильф и Петров, в Америке продают не кровать, а сон), кроме того, имеется, конечно, телевизор, несколько необходимых предметов мебели и, что особенно удобно, бесплатный Интернет. Само собой, все номера снабжены кондиционерами. Стоимость колеблется от тридцати до девяноста долларов за ночь, что доступно буквально любому более или менее нормально зарабатывающему на жизнь американцу.
Есть регистратура и небольшая столовая для завтрака, стоимость которого входит в стоимость номера. Завтрак не ахти какой: апельсиновый сок, сделанный из концентрата, фрукты (апельсины и яблоки), разного рода булочки, квадратики масла, мини-баночки с вареньем, картоночки молока, пакетики чая, совершенно неудобоваримый кофе и наборы разного рода кукурузных и иных хлопьев. Американцы уплетают все это с видимым удовольствием, чего нельзя было сказать о членах нашей съемочной группы. Во-первых, им было невкусно, во-вторых, им было мало. Чаще всего они выходили за пределы мотеля и направлялись в одну из многих закусочных, расположенных стратегически рядом. Поражает не только богатейшее меню, но и порции: они рассчитаны на желудки бездонные. О вкусовых качествах поданного… Об этом писали, как мне кажется, с удивлением и возмущением, Ильф и Петров:
«Идеальная чистота, доброкачественность продуктов, огромный выбор блюд, минимум времени, затрачиваемого на обед, — все это так. Но вот беда — вся эта красиво приготовленная пища довольно безвкусна, как-то обесцвечена во вкусовом отношении. Она не опасна для желудка, может быть даже полезна, но она не доставляет человеку никакого удовольствия… Мы долго не могли понять, почему американские блюда, такие красивые на вид, не слишком привлекают своим вкусом. Сперва мы думали, что там просто не умеют готовить. Но потом узнали, что не только в этом дело, что дело в самой организации, в самой сущности американского хозяйства… в Америке дело народного питания, как и все остальные дела, построено на одном принципе — выгодно или невыгодно».
И в самом деле, это так. Помню разговор, который у меня был с владельцем крупного агропромышленного комплекса. Он с гордостью сообщил мне, что ему удалось вывести почти квадратный помидор.
