может купить и футбольный клуб, и яхты, и собственные самолеты, но… Конечно, нет в России законов, которые бы стимулировали благотворительность, поощряли бы такую деятельность. И все же…
Поехали дальше. Километров через сто остановились у пункта отдыха для дальнобойщиков. Вокруг стояли огромные машины, они были необычайно красивые, ярко окрашенные, начищенные до блеска, и я еще раз задался вопросом о том, почему у них такие грузовики, а у нас какие-то задрипанные, замызганные. Решили попытаться взять интервью у одного-двух дальнобойщиков. Не успели достать камеры, как тут же подошел хозяин или менеджер, спросил, кто мы и что мы, и сказал, что снимать здесь нельзя. Почему? Не положено, ответил он. А на улице? На улице можно. Но и там оказалось нельзя: сколько бы мы ни просили, ни один из дальнобойщиков не согласился, при этом они с опаской оглядывались, будто кто-то за ними следит. В конце концов нам улыбнулась удача, один дал согласие, но только при условии, что он отъедет на километр-другой, мы подъедем к нему и тогда поговорим.
Потом он объяснил нам, что за дальнобойщиками следит ФБР, что это из-за войны с террористами. Что им запрещено разговаривать с чужими людьми в пути и брать к себе попутчиков. Он довольно резко критиковал Буша, политику США, но отказался назвать свою фамилию — только имя, Дерек. Он сказал:
— Я думаю, что когда мы учим детей в школах, мы им должны больше рассказывать о том, что происходит за пределами страны, потому что по телевидению рассказывают совсем не то. Например, то, что нам рассказывают про Ирак. Представьте, что было бы, если бы стране рассказали, что на самом деле там происходит: какой был нанесен ущерб, сколько людей умирает. Если бы люди знали реальные цифры, то, думаю, отношение было бы не слишком хорошее к Америке, это помешало бы набору добровольцев и так далее. Мы считаем себя сверхдержавой. Небольшие страны смотрят на нас как на что-то, что подавляет их. Так что это вызывает опять-таки негативное отношение к нам. Нельзя подавлять других людей и при этом продолжать оставаться сверхдержавой. Потому что сверхдержавой становится то государство, которое все уважают. Иначе это уже не сверхдержава.
Мы устали. Позади почти шестнадцать тысяч километров пути. Странным образом за почти два месяца постоянного общения никто ни с кем не поругался, никто не заболел. Скоро Вашингтон, а потом — домой! Но есть еще одна остановка.
Еще когда мы только прокладывали предполагаемый маршрут и определяли возможные темы, возник вопрос о Вооруженных силах США. О них нет по сути дела ни слова в «Одноэтажной…». Но это неудивительно: тогда у США и не было вооруженных сил: не было ни призыва, ни по-настоящему развитой профессиональной армии. Я уже писал о том, что сомневался, позволят ли нашей съемочной группе пообщаться с военными. Писал я и о том, что, к немалому моему удивлению, разрешили. Вот мы и ехали теперь в город Норфолк, штат Вирджиния, где располагается самая большая в мире военно-морская база. Нас предупредили, что мы должны быть у главного входа базы ровно в восемь ноль-ноль утра, что должна быть только одна машина, что заранее мы должны сообщить фамилии и данные съемочной группы.
Нас встретила женщина в чине лейтенанта; тридцати с небольшим лет, никакого макияжа, на голове пилотка, черный китель и светлые брюки. Предложила (приказала) пересесть в ее микроавтобус. Перегрузили технику, сели, поехали. Въехали на территорию базы, остановились у КПП, за которым вдоль всего берега выстроились корабли — десятки и десятки. Выгрузились. У КПП нас дожидался мичман (фамилию забыл) лет двадцати пяти. Оказалось, говорит по-русски. Такое удачное совпадение. Повел нас на корабль — ракетоносный крейсер «Мыс Сент-Джордж».
Стоим на носу, разговариваем. Мичман — блондинистый, пухлогубый, глазки голубенькие, вежливый до одурения, через слово говорит «сэр», стоит чуть ли не по стойке «смирно». Почему-то явно нервничает. Начинаю понимать, почему: женщина-лейтенант, расположившись так, что не попадает в обозрение камеры, внимательно слушает наш разговор. Внимательно — не то слово. Она прямо шею вытягивает в нашу сторону. А мичман, после каждого моего вопроса косит глазом в ее сторону, будто спрашивает: «я правильно отвечаю?».
На палубе пусто. Ни одного матроса. Потом вдруг появляются четверо их, так метрах в двадцати.
— Можно, я поговорю с матросами? — спрашиваю.
— Да, сэр, конечно, — с явным облегчением отвечает мичман, — вон там, пожалуйста.
Подходим к матросам — Брайан, два оператора и я. За нами следует лейтенант.
Здороваемся, знакомимся, потом спрашиваю, случайно ли они тут оказались, или их специально выбрали для беседы. Матросы — высокие, молодые красивые парни явно смущены, но один говорит:
— Меня вызвали, сказали, чтобы я был. Вот я здесь.
Другие ухмыляются, кивают.
Я иду ва-банк:
— Вьетнамскую войну пытались оправдать «теорией домино», будто если не остановить красных там, падут все страны, потом постепенно что-то стало меняться.
Лейтенантша прямо превратилась в одно огромное ухо. Я продолжаю:
— Стали нарастать антивоенные настроения, вооруженные силы перестали пользоваться уважением и восхищением, которые были традиционны в Америке. Война была страшно непопулярна — но это была не вина военных, а политиков. Потребовалось время, чтобы вернуть уважение армии. А теперь Ирак, вы, конечно, в курсе того, как все это начиналось, война становится все более непопулярной, не опасаетесь ли вы того, что…
И тут вступила лейтенант:
— Сэр, пожалуйста, не задавайте политических вопросов рядовым.
— Хорошо, подскажите, какие мне задавать вопросы?
— Об их ежедневной жизни, о контактах с родственниками, и тому подобное…
Тут откуда ни возьмись появился второй по старшинству на корабле в сопровождении еще двух офицеров и довольно резко спросил меня, что это за вопросы я задаю, на что я ответил, что это вопросы, которые сегодня обсуждают по всей Америке.
— Рядовым не положено задавать политические вопросы!
— А вам можно я их задам?
— Нет, нельзя.
На этом, собственно, и завершилось наше посещение корабля. Несмотря на предварительную договоренность, что мы сможем походить и внутри крейсера, нас туда не пустили.
Потом, когда я в машине сказал, что от всего этого повеяло Советским Союзом, Брайан вспылил и сказал, что в конце концов Америка находится в состоянии войны, что Америка вовсе не обязана допускать всяких там журналюг до своих военных, чтобы они задавали какие им вздумается вопросы. И завершил:
— Так что ты, Познер, нарушитель порядка. Признайся в этом.
— Как и все журналисты, — ответил я.
Глава 16
Американская демократия
Название этой, предпоследней, главы не случайно совпадает с названием одной из последних глав «Одноэтажной…». Побывав в конце своего путешествия в Вашингтоне, Ильф и Петров почти ничего не написали о столице США, если не считать этого абзаца:
«Вашингтон — со своими невысокими правительственными зданиями, садами, памятниками и широкими улицами — похож немножко на Вену, немножко на Берлин, немножко на Варшаву, на все столицы понемножку. И только автомобили напоминают о том, что этот город находится в Америке. Здесь на каждые два человека находится один автомобиль, а на все пятьсот тысяч жителей нет ни одного постоянного театра. Осмотрев дом Джорджа Вашингтона в Маунт-Вернон, побывав на заседании конгресса и на Могиле Неизвестного солдата, мы обнаружили, что смотреть, собственно, больше нечего…»
Все остальное в этой главе посвящено не столько описанию американской демократии, сколько ее разоблачению; при этом авторы довольно, на мой взгляд, назойливо сравнивают Америку с Советским
