— Бей-убивай сучье племя!
— Смерть! Смерть!
— Ура-а-а! Ура-а-а! — Русинский клич заглушил хор удивленных нашим коварным нападением глоток. Пусть и в основном лагере знают, кто напал. Им полезно.
Я возглавлял группу, которой предстояло занять позиции перед ручьем, чтобы с одной стороны отсечь пути отхода вражеским офицерам, сутенерам, спекулянтам, работорговцам и прочим сливкам здешнего общества, а с другой — противодействовать подходу основных сил из осадного лагеря. Ну и контролировать Евгения, чтобы тот не натворил глупостей, тоже мое право и моя обязанность.
Поскольку впереди нас стаей кровожадных волков по овчарне промчались дукары, достойные «мастерворка» цели в поле зрения отсутствовали. Револьвер оставался в предусмотрительно расстегнутой кобуре, а подаренный Буяном нож — за голенищем. Перегружать себя саблей или гранатами не стал — кираса и каска весили изрядно, но уговаривать себя не пришлось ни секунды. Была б такая возможность, обрядил бы в броню всех своих солдат, а не только командиров и древичей.
Со всех сторон неслись топот сапог, крики, выстрелы, козлиное блеянье и куриное кудахтанье. Опрокинутая корзина с бельем, клочья сена, куланьи «яблоки» разной степени свежести — мозг отчего-то особенно ярко фиксировал посторонние детали. То и дело под ногами попадались агонизирующие тела — дукары так спешили зачистить публичный дом, что не утруждали себя последней милостью победителей.
Едва справа распахнулась деревянная дверь каменного домишка, как мой ординарец-телохранитель двумя выстрелами сквозь серые доски уложил рослого холеного мужика. Поверженный враг, одетый в светлые рейтузы и зеленый халат, бросались в глаза шикарный пояс с кинжалами и золотая цепь, выпал наружу. Наружность его совсем не гармонировала с обликом жалкой лачуги, но откуда-то Акинф знал, что убивает того, кого нужно.
Из дверного проема бахнул заполошный выстрел в спину дукарам. Следом из узкого окна раздался еще один. Едва подбежавшие русины успели по разу пальнуть в оконце, как Акинф закатил в помещение брызжущую искрами и дымом гранату. Выброшенного смерчем огня и осколков офицера в форме со знаками отличия грымских стрелков добил я. Двое моих солдат пальнули в окно из штуцеров, метя по углам, и вломились в разгромленное жилище с пистолетами наготове.
Впереди спасались бегством какие-то личности в подштанниках, бросившие оружие бандиты, задравшие подолы юбок тетки и чумазые голоногие дети. Почему-то они не пытались перепрыгнуть через низенькую имитацию каменного забора, а всей гурьбой ломились в полуарку ворот, создав толчею.
Выстрел над самым моим ухом резанул нервы и сбил прицел, но выскочивший как черт из табакерки сквернавец в овечьей безрукавке, выронив топор, кувыркнулся в пыль. С правой стороны раздавались разрывы гранат — Прохор с Буяном выкорчевывали супостата из домов и крытых повозок, размещенных на приусадебных участках жителей маленького поселка. По левую руку звенели битыми стекляшками и саблями союзные дукары, врубившиеся в публичный дом. Такой кабацкой драки эти стены еще не видели. Женский визг периодически накрывал прочие звуки плотной пеленой. Смотри, Городецкий, расцарапают по ходу пьесы моську, не жалуйся, сам напросился падших женщин оберегать.
Появившегося из-за сарая сквернавца застрелили без моей помощи, следующего аж двумя штыками пришпилили к стене из дикого камня. Бедняга, одетый в поношенный солдатский кафтан грымской армии, истошно орал, брызгая кровью на пыльную дорогу, кладку и соскочившую с головы железную шапку. Эх, братцы, какой садист вас штыковому бою учил! Из сарая лихо выскочил офицер с обнаженной саблей: начищенные черные сапоги, синие штаны со сверкающими пуговицами на лампасах и почти чистая белая рубаха отпечатались в памяти. Мой выстрел раздался первым, но пуля срикошетила в дорожную пыль от магического щита. Без успеха разрядив следующую камору барабана, заметил, как ткань на его груди вспучилась от массивного амулета на толстой цепи. Отбив удар сабли стволами шестиствольника, Акинф красивым движением проткнул ему горло блеснувшей молнией штыка. Бежавшие следом стрелки разрядили свои ружья в темнеющий дверной проем. Вытащив пистолеты и обложив упрямого противника последними словами, продолжили бой внутри постройки.
Присев за опрокинутую арбу, я перевел дыхание и дозарядил «мастерворк». Рядом хрипел сквозь светлую кровавую пену грымский стрелок. Пожилой уже дядька с седыми бакенбардами, пышными длинными усами и бронзовым лицом с наковальней подбородка. Наши взгляды встретились: я не жалел его ни капли, но он и не просил пощады. Возможно, он видел уже не меня, а посланца смерти, что пожаловал сопроводить его душу в Бездну. Я же видел именно то, за чем сюда пришел: одного из множества поверженных врагов.
Вдруг выяснилось, что Аристарх, тот самый разведчик, который подстрелил горбуна, путает штуцер с копьем. Только вражьему гренадеру неважно, чем его пришпилили к столбу. Потому как фитиль бомбы догорел и спрессованная смерть вырвалась на волю под его ногами. А мне стало интересно, почему Аристарх оказался в первых рядах, хотя должен был охранять обоз. Потом все разборки, одернул сам себя.
Враг сверху! Двоих попугайски разодетых хлыщей, стрелявших с террасы трактира, одного за другим уложил Акинф. Третьего, пузатого бородача в кожаной безрукавке, уделал вместе с кем-то из солдат, потратив на убийство этой туши целых три выстрела. И если сбитые ординарцем «фазаны», как и подобает, повисли на перилах, словно на поясе охотника, пузан умудрился по-голливудски подергаться от попаданий, свернуть кадку с растением и спикировать вниз, выбив хорошее облако пыли. Хлопать в ладоши будем потом! Сейчас перезарядиться, повертеть головой. И дальше, быстрее, кровавее!
Повсеместно в сложенных из дикого камня домах, палатках и под навесами еще продолжалась кровавая расправа над ошеломленным противником, но уже любому с первого взгляда становилось ясно, что этот период мы выиграли. В сопровождении Акинфа, дюжины стрелков и знаменосной группы я достиг намеченной цели. Два грубых каменных столба по обеим сторонам грунтовки обозначали ворота, а кое-как сложенный из дикого камня заборчик символизировал границу поселения. Далее простирался практически голый каменистый склон с перепадом высоты метра в три с половиной, переходящий в полосу грязных луж и мокрых камней шириной тридцать-сорок метров. За данное безобразие следовало благодарить горный ручей с разветвленным руслом. По этой полосе препятствий во все лопатки удирали полураздетые враги, женщины и дети. Стрелять в спину им никто из моих солдат не стал. А вот некоторые дукары, как ни странно, стреляли. И делали ставки. Циничные псы войны использовали подвернувшийся случай попрактиковаться в стрельбе по движущимся мишеням. Беглецов укладывали меж камней один за другим, подтверждая армейскую мудрость про побег от снайпера. Да-а, опасно к этим специалистам спиной поворачиваться.
Прямо напротив нашей будущей позиции начинались временные постройки основного лагеря сквернавцев: высились ряды палаток из темной ткани и длинные навесы с плетеными стенами, очевидно, склады и загоны для скота. Между постройками мельтешили группы солдат в железных шлемах, желтых куртках и темных шароварах. Со стороны вражеского лагеря доносились звуки труб и «крикунов», означавших тревогу и общий сбор.
К сложенному из дикого камня невысокому забору, предназначенному стать линией обороны, стягивались мои бойцы: привел людей Буян с окровавленной саблей, прибежал с двумя древичами Прохор, увешанный пистолетами и полупустыми гранатными сумками. Рядом переводили дух и торопливо заряжали оружие пьяные легкой победой русины-стрелки…
Наука на болотном стрельбище пошла впрок, мои солдаты не маячили ростовыми мишенями, а заняли оборону, по приказу сержантов встав на одно колено за каменным забором.
Подзорная труба в рейтинге полезных вещей среди всех трофеев и без того занимала не последнее место, но сейчас готовился присудить ей топовую позицию. Перед моими глазами развернулась панорама огромного скопища шалашей, навесов, фургонов, загонов для скота, дымящих костров, вооруженных людей и прочих деталей, из которых далеко не все, по моему мнению, в полной мере относились к понятию «военный лагерь». Этот хаос занимал практически все пространство от скал и каменных осыпей с левой стороны до топкого берега озера по правую руку, концентрируясь в четыре очага. Три баронских дружины и часть регулярной армии Грыма, а все прочее место занимали стоянки мелких банд и горных кланов. Пересекающая осадный лагерь почти прямая грунтовая дорога упиралась в земляные укрепления,
