потом налетели самолеты. Бомбы. Все метались вокруг, а я упал куда-то, и меня засыпало землей. А потом я встал. И тишина. Такая вокруг была тишина, что и не сказать. Очень тихо. Я встал один.
Я один остался. Оказалось, что я один. И никого. А вот еще:
– Мы людей забирали с Малой Земли. Про нее потом много писали. А мы на катерах, и нам только подойти, все сбросить, что привезли, и раненых забрать. И зачем столько людей поубивали? Ясно же, что не получилось с ходу взять, так зачем? Там же весь берег пристрелян был. Клали как заведенные, а мы все подвозили и подвозили.
А еще была оборона Севастополя, и подрыв своего же госпиталя, и начальство, за которым прислали самолеты, и раненые, которые видели, что начальство бросает солдат, оставляет их на съедение.
За это отчеканят медаль. Медаль «За оборону Севастополя». Медаль. Кусок железа. Один генерал тогда не выдержал этих взглядов раненых и вернулся. Он погиб вместе с ними. Другие получили медали.
А тех, кто были под немцами на оккупированных территориях, потом, после освобождения, тут же призывали в армию и бросали в бой. На редких фотографиях того времени видно, что их даже не переодели в форму.
Да она им, в сущности, и не понадобилась – большинство полегло под пулями. Их призвали в 43-м, в 44 -м. В начале войны им было по пятнадцать-шестнадцать лет. Но к 44-му им было уже по восемнадцать- девятнадцать, и они вполне могли смыть позор оккупации кровью. Они смыли.
Ах, Россия, Россия! Что же ты так к своим сынам? Будто у тебя их немерено, будто и не кончатся никогда твои солдаты. А надо будет – и опять, кликни только клич – и соберем. И бросим их ради победы. Нам же нужна только победа. Только победа. Любой ценой.
В чистом поле встает рать, и встречает та рать другую. Ох и сшиблись они, ох и сшиблись – все потом будет трава, а кости уйдут глубоко, не сыскать.
– Израиль напал на Ливан! Мы сейчас грузимся на суда… – а это уже слышал я сам. Девятнадцатилетним.
Училище. Нас подняли по тревоге.
Где этот Израиль? Где Ливан? Почему мы идем туда– никто никого не спрашивал. Я давал присягу, значит, должен. Сколько раз я стрелял из автомата? Неважно. Я научусь.
А до этого был Карибский кризис, и туда послали наш торговый флот, и он вез на Кубу ракеты и людей. А послали подводные лодки, да не атомные, а дизельные, и в отсеках температура поднималась так, что люди падали в обморок.
А дизельные лодки должны всплывать на зарядку батарей, тут-то их и поджидали американцы.
Холодная война.
Это все называлось холодной войной. Мы ходили в море как заведенные. Нужно сто лодок – будет сто. Нужно двести – будет двести. Дизельные лодки уходят на четырнадцать месяцев. Люди сойдут с ума? Ничего, не сойдут.
А потом будет Афганистан – кто, за кого, почему, куда?
Много еще всего будет.
Как тебе живется, самый стойкий русский солдат? А под словами «русский солдат» я понимаю все национальности, что проживают на Руси, – и татары, и калмыки, и угры, и чудь.
Русские, потому что под руссами. «Чьих вы будете, чудо-воины?» – «Русские мы, под руссами».
Не так давно это повелось. «Руссы» – по греческим да арабским летописям – это с девятого века. По ним руссы – это норвеги.
Нас норвеги научили воевать.
Вот и воюем.
По сию пору.
