Герберт.
– Вы всегда можете приехать к нам в гости.
– На край света! Туда же просто так не приедешь. – Шок прошел, и Регина вступила в борьбу.
– Где это сказано, что нужно жить с детьми рядом с дедушкой и бабушкой?
– А что будет с нами, когда мы состаримся? А если нам понадобится помощь? У папы не совсем в порядке с сердцем.
У Регины закончились аргументы. Она замолчала и только качала головой. Романо сидел, скрестив руки и выпрямившись, и не знал, что сказать. «Это ужасно, – думал он, – они всегда будут ненавидеть меня».
Герберт написал для Эльзы несколько сложных арифметических задач и вернулся к столу.
– Я считаю, – сказал он, – это решение абсолютно необдуманным. Не могу поверить, что моя дочь будет счастлива в маленьком итальянском городке, в глуши. И еще меньше я могу себе представить, что мои внуки будут расти там в такой же безопасности, в таком же комфорте и культурном окружении, как здесь, в Германии.
Сара почувствовала, что ей становится плохо.
А Герберт продолжал:
– Конечно, я не хочу лезть в ваши дела, господин Симони…
– Симонетти, – осторожно поправил его Романо.
– Хорошо, допустим. Как уже было сказано, я не хочу лезть в ваши дела, но ни моя дочь, ни моя жена, ни я не знаем вашу семью. И конечно, у меня в этом отношении свои предрассудки. Для моей дочери, и в принципе для нас, это все равно что прыжок в ледяную воду.
– Мои родители любят детей. Сара и Эльза – желанные гости. Даже очень. – У Романо был очень грустный вид.
– Я в этом не сомневаюсь. Тем не менее здесь, у нас, совершенно другая система опеки над детьми, чем в Южной Европе. Насколько я знаю, дети там предоставлены самим себе намного больше. Здесь круглые сутки заботятся об их физическом и душевном здоровье. Там они должны заботиться о себе сами. Шансы на образование даже и близко нельзя сравнить с теми, что в Германии. И тем более в глубинке. Пятьдесят процентов итальянцев – неграмотные. В селах процветают браки между близкими родственниками, душевнобольные бегают там на свободе…
– Папа! – возмутилась Сара. – Ну что ты говоришь?
– Я беспокоюсь о своей дочери и о внуках, а ты собираешься переселиться в эту страну, так что слушай. В Италии правит мафия. Воровство там совершенно обыденное дело, а дети спят на улицах, как бродячие собаки. Что я должен думать обо всем этом?
У Регины перехватило дыхание, а Сара от злости прикусила нижнюю губу.
– Дети будут еле-еле говорить по-итальянски и не выучат хорошо немецкий язык, пусть даже их отец говорит на ломаном немецком. Это асоциально. Это начало конца. Из них ничего не получится. Это преступление по отношению к маленьким, ни в чем не повинным людям.
Сара вскочила и выбежала из комнаты. Она закрылась в ванной и умылась ледяной водой. Она видела в зеркале свое бледное лицо со впавшими щеками и думала о том, что самое лучшее – это уехать отсюда, подальше от деда-расиста и от бабушки, которая путает любовь с кормлением.
Когда она вернулась в комнату, Регина спросила:
– Тебе что, плохо?
– Немного, – сказала Сара и улыбнулась. – Но на первых месяцах беременности в этом нет ничего необычного.
Первым прошла злость у Герберта. Он носил Эльзу на руках и шептал ей в ухо задачки. Эльза в ответ шептала ему решения и хихикала каждый раз, когда ответ был верным. А считала она всегда правильно.
– Я бы посоветовал вам просто провести в Италии отпуск. Сара должна сначала познакомиться со страной, с людьми, с семьей, с домом, не знаю… Ей нужно познакомиться со всем, и тогда она сможет решить, действительно ли хочет там жить. Меня выводит из себя то, что вы принимаете такое важное решение сломя голову.
– Мы так решили, папа, и я хочу, чтобы все это произошло быстро.
– Тогда вам действительно ничем не поможешь.
Он с раздраженным видом посадил Эльзу на диван, и она тут же принялась рыдать. Романо встал и взял ее на руки. Она отбивалась, но успокоилась, как только он заговорил с ней по-итальянски.
– Ты моя милая, – шептал он, – mia cara [29].
– Mia сага, – повторила Эльза.
– У вас хоть денег достаточно? – спросила Регина.
– Вот в этом-то и проблема, – ответила Сара. – Мы хотели попросить у вас немного взаймы. Для начала. Когда траттория начнет работать, мы все вернем.
– Нет, – отрезал Герберт, – об этом не может быть и речи! Я не швыряю деньги на ветер. Достаточно уже того, что я без толку финансировал твою учебу.
– Пожалуйста, папа… – упрашивала Сара.
– Нет!
Сара встала.
– Пойдем, Романо. Пока, папа, до свидания, мама. Может, еще созвонимся, до того как мы уедем.
Они сели в машину. Регина стояла одна возле калитки сада и махала им рукой. Герберт не пожелал им счастья, не сказал даже «пока». Он остался в доме.
Когда машина повернула за ближайший угол и исчезла, Регина заплакала.
Тоскана, октябрь 2005 года – через сень дней после смерти Сары
25
Со дня смерти синьоры Симонетти прошла уже неделя, и комиссар Донато Нери все это время практически не спал. А потому был нервным и раздражительным.
Он сидел в кухне и читал утреннюю газету. Его жена Габриэлла взбивала молоко для капуччино. Джанни зашел в кухню и направился к холодильнику.
– Buon giomo, tesoro [30], – сказала Габриэлла своему шестнадцатилетнему сыну, но ответа не получила.
Джанни взял апельсиновый сок, жадно выпил несколько глотков прямо из пакета и только собрался уйти, как Нери опустил газету.
– Ты к обеду вернешься?
Джанни только хрюкнул, а это могло означать все, что угодно.
– Ты что, с нами больше не разговариваешь?
– Чао, – только и сказал Джанни, почесал под мышками и исчез.
– Я уже не помню, когда он в последний раз произнес целую фразу, – пробурчал Нери. – И приветственные слова, и слова на прощание, похоже, выходят из моды.
– Это возрастное. Оставь его в покое. – Габриэлла взяла капуччино и села за стол. – Как дела с расследованием смерти Сары Симонетти?
– Так себе.
– Звучит малообещающе.
Нери снова развернул газету.
– Пожалуйста, Габриэлла, не начинай все снова.
– Я же имею право спросить. Ты мне ничего не рассказываешь.
– Я делаю свою работу, а такое дело требует времени. Я должен изучить окружение синьоры, а люди не очень-то разговорчивы.
– Может, тебе просто нужно быть чуть полюбезнее. Ты так смотришь, что я бы тебе тоже ничего не рассказала.
Нери нервно скомкал газету и ударил ею по столу.
– Почему бы
