В обиду он нас, юных лейтенантов, никому не давал. Чуть чего – мог за нас и в драку полезть.
А еще он обучал нас хитростям торпедных атак и управления катером в сложных условиях.
За все время ни разу не наказал, не оскорбил и не наорал. Хотя и было за что.
Матросы его любили, боялись и уважали. В бой, говорили они, мы пойдем только с Поломошновым. Дембельнулся «Чапаев» в сорок лет капитан-лейтенантом с должности помощник начальника штаба бригады.
На выходе в море ракетный катер проекта 205. Зима. Командир, рулевой и механик на ходовом мостике, так как в ходовой рубке обзор ограничен. Иллюминаторы небольшие, стекла толстенные. В рубку спускаются только при ракетной стрельбе. Все, кто на мостике, одеты во все теплое. В частности командир в теплой накидке – альпаке, ватных штанах, сапогах, шапка с опущенными ушами, поверх нее – капюшон. В общем, визг и трепет, далеко не крейсерский офицер.
Возвращается катер с моря (с выхода, как мы говорим).
Ошвартовался, и командир, в чем был (рожа от езды по волнам перекошена), в том и пошел, да еще весь в дерьме и соли – брызги же оседают – и еще он малость подкопчен дизелями.
А пошел он доложить комбригу о результатах этого выхода.
А тот уже на пирсе, да не один, а с командующим флотилией, а вернее, в то время с командиром военно-морской базы (ВМБ) «Стрелок».
И вот командир, увидев комбрига, да еще с адмиралом, переходит на полустроевой шаг и тянет лапу к уху. Но комбриг, увидев, что к нему приближается полное страшилище, вовремя сориентировался и говорит:
– Слышь, мужик, катера сегодня были в море, помоев не будет, приходи завтра. Понял?!
– Ну, дык, эта… – сказал командир катера и прошел мимо.
– Кто это? – интересуется у комбрига адмирал.
– Это? Да так, мужик, на Артуре живет, свиней держит да у нас иногда пищевые отходы собирает.
– А-а, ну ясно, – сказал командир ВМБ. Он и не сомневается, что перед ним чучело.
А сейчас я вам расскажу, как я очутился на гарнизонной гауптвахте города Владивостока.
Но не в роли караула, а по прямому назначению.
Лето 1987 года. Наша КУГ (корабельная ударная группа) в составе трех ракетных катеров типа «Молния» вышла в море пострелять. А после выполнения артиллерийских стрельб нам дали добро подскочить к американскому фрегату УРО (управляемое ракетное оружие) «Нокс», который шарахался вдоль наших территориальных вод, да попугать его хлопаньем крышек контейнеров крылатых ракет.
И вот идем узлов двадцать пять по «большой дороге», то есть по рекомендованному на карте пути, и слышим доклад рулевого: «Товарищ командир, прямо по курсу какое-то бревно торчит».
Мы к иллюминаторам. Ебдтать! Я так близко торчащии из воды перископ подводной лодки никогда не видел!
– Стоп машины! Лево на борт! – командует комбриг (он старший на борту).
А за нами в кильватер бодренько шлепают еще два катера, и после резкого нашего торможения они расходятся за нашей спиной, как учили, без проблем. А мы наблюдаем за перископом, а он тут же скрывается под водой. Ф-фу, не померещилось ли, не массовый ли психоз? Не-е, вот он опять появился. Потом опять скрылся. Тут как-то ненавязчиво, в связи с находящимся рядом вражеским фрегатом УРО «Нокс», сама собой возникает мысль о вражеской субмарине в наших исконных водах! Идет доклад на флотилию, оттуда на флот об обнаружении ракетным катером подводной лодки в подводном положении.
А к этому времени мы уже легли всей толпой (в смысле КУГом) на параллельный с перископом курс, гуляем рядом и ведем слежение. И тут следом за перископом появляется из воды еще одно выдвижное устройство – «лопата» радиолокационной станции, и начинает она вращается.
А потом через несколько нырков и рубка появилась, и тут даже катерники определили, что лодка-то наша, дизельная, незабываемого проекта 641, такие точно напротив нас в Малом Улиссе стоят. Естественно, доложили оперативному дежурному флотилии, что, мол, все в порядке, свою лодку нашли, после чего последовал приказ Командующего флотом вице-адмирала Ясакова Н. Я. (зверь, а не адмирал) вернуться в базу и всему командному составу катеров и лодки прибыть к нему в штаб флота с документами.
И мы прибыли.
Подводники привезли с собой здоровенную «схему маневрирования Б-28 в районе боевой подготовки», выполненную на ватмане. На схеме был изображен наш пятиугольный район Б-28 в этом районе и мы, прущие со скоростью двадцать пять узлов прямо посередке.
Мы привезли с собой навигационные карты и журналы, в соответствии с которыми мы-то как раз шли, как и положено – по рекомендованному пути, в двадцати пяти кабельтовых от кромки района, а вот подводнички – не поймешь как.
Дискретность определения места корабля в море нами соблюдалась, прокладка велась, как и положено, благо на «Молниях» нормальные штурмана, не из бидона, не из минеров, чай, или там из ракетчиков. Даже командиры катеров до того у нас всегда закон блюли, что определяли место фактически, не на глазок выставленной перед правой рукой с карандашом, а с записью в навигационный журнал.
Ясаков, потрясающий грубиян, раздолбал подводников за «картину с петухами» и отправил за документами. Часа через два привезли и карты, и новенький, чистенький навигационный журнал, заполненный каллиграфическим почерком – только что все нарисовали, собаки. На их картах мы опять перли посреди района – вот сволочи.
Главному штурману флота контр-адмиралу Владимирову В. В. было поручено разобраться и доложить.
Разобрались. Б-28 перед автономкой замеряла шумность или что-то там такое и ходила мимо СФП (судно физических полей). Так вот, это судно стояло на якоре с ошибкой по широте в пять миль от заданной точки. Лодка определяла свое место не по навигационным ориентирам, а (охренеть можно) по пеленгу и дистанции до этого долбанного судна. В итоге и получилось, что лодка под перископом шлялась непонятно где. Это хорошо, что так все завершилось, и никто никого не утопил.
И вот после доклада главного штурмана вице-адмиралу Ясакову, отчаянному грубияну, начали раздавать «пироги»:
– Командира лодки от боевой службы отстранить! Флагманскому штурману бригады подводных лодок – неполное служебное соответствие! Командиру дивизии ПЛ – строгий выговор.
И так далее, и так далее. В общем, досталось всем. Но все – старшие офицеры, от капитана третьего ранга до адмирала. Один я стою неоприходованный – капитан-лейтенант у стеночки с тубусом, а в нем наши карты, из-за которых все во всем и разобрались. Все свое получили, теперь смотрят на меня. Нехорошая пауза.
– Сынок, – говорит мне вице-адмирал Ясаков, несусветный грубиян, – а ты кто такой?!
– Флагманский штурман 165 бригады ракетных катеров капитан-лейтенант Чичин, – сказал я голосом как-то по-особенному тонким.
– Сынок, – говорит он мне опять тоном старой маркитантки, – доставь старику тихую радость: посиди-ка ты трое суток на гарнизонной гауптвахте, а то как-то нехорошо – все свое получили, а ты – нет.
– Есть посидеть на гауптвахте! – говорю я. А что еще на это сказать?
Ясаков выдвинул ящичек письменного стола. Стол красивый, дубовый, резной. В таком столе только чековые книжки на миллион долларов держать.
И вот из ящичка появилась записка об аресте, печать и подушечка с красными чернилами.
С такой красной печатью на губу без очереди пускают.
А «уазик» для доставки на посадку любезно предоставили подводнички, ети иху мать!
И старшина гауптвахты мичман Колибеда (кличка «Полпидара» за гнусность, маленький рост и голос портовой шлюхи) принял меня в свое заведение в тот же день, как родного, с распростертыми объятьями.
Было это летом 1980 года.
Лейтенант Дубровский – трехгодичник, выпускник ЛЭТИ имени Владимира Ильича Ульянова (Ленина) – мой друг Сережа. Симпатяга, душа компаний и кают-компаний. Сообразительный и, как сейчас бы сказали,
