Много слез пролила она в те дни. Не могла их иной раз и от малышей скрыть.
Загрустили и они, жались к ней все чаще и чаще, словно пытаясь удержать ее рядышком… От их тревожных глаз пуще щемило и сжимало сердце. Казалось, не было никакого выхода…
И однажды какой-то едва слышный голос сказал: вспомни, вспомни, как приходили к твоей бабушке люди, когда тебе было столько, сколько твоим нынче. Вспомни хорошенько!..
И она стала вспоминать. Скорбевшая душа словно осветилась надеждой, она-то и стала высвечивать в памяти те далекие дни, когда толпились в доме женщины, мужчины и много-много детей. Они приходили за помощью.
И все предстало перед ее глазами, словно сейчас совершалось, со всеми подробностями. Она поднесла свои руки к правому подреберью, и будто кто-то подсказал, что же именно надо делать.
Именно ей передалось бабкино умение врачевать… И она сумела одолеть смертельный недуг, руками убрала скверну из печени (помните, «как рукой сняло»). Потрясение было столь сильным, что раскрыло сразу ее сенсорные (как бы мы сегодня сказали) свойства.
С каждым днем увереннее становились ее действия, а что касается пациентов, то их становилось все больше. Однако не те были времена, чтобы можно было безопасно помогать людям. Такое, как известно, запрещалось, считалось знахарством, не соответствующим науке, медицине. Больше всего доставалось от родственничков, которые преследовали еще ее бабку.
Она уехала из села, но не переставала помогать страждущим, она понимала, что не зря спас ее Господь, и не только для ее деток, а для многих и многих недомогающих. Так она стала народным врачом без диплома.
Нет, она нигде не училась, ее наставником был только Он, Господь-Спаситель. Да и право же, разве возможно такому научиться? То дар Господень, и дается он не всякому и не всегда, а в особые минуты бытия, как вознаграждение за стойко перенесенное, тяжкое, непомерное для души и тела.
Сейчас пооткрывали десятки, сотни школ, только проку в том ничуть, — считает Федора Даниловна. И я с нею вполне согласна. Разве можно объяснить деяние Богово? Тщетны потуги профессоров. Надо принимать дары Господа, а не обсуждать их. Принимать и возблагодарить Всевышнего. И использовать их во имя Добра.
Суров и требователен учитель Федоры Даниловны. Но нельзя роптать. Никто как Бог. Он даст и отнимет. Он накажет. Он и помилует… Только прислушайся к Нему, не отходи от Него ни на шаг…
Да, еще раз «устроено» было испытание на крепость духа, скажем так. А иначе и трудно объяснить.
…В то утро ей не хотелось выезжать из дому. Какая-то сила удерживала, запрещала. Но заботы наши отвлекают нас от предчувствий, не прислушиваемся мы к ним в суетной нашей жизни. И она двинулась в путь.
На первой станции в поезд принесли телеграмму. Для нее. Думалось, остановится сердце, когда прочитала она те строчки. «Разбились дочь, зять, внучка в автокатастрофе».
Ей и сегодня кажется, что она собрала девчушку из кусочков: все было разрушено в маленьком тельце, из которого уходило тепло… До дочки и зятя руки не дошли, а внучка жива-здорова и по сей день.
С той поры удесятерились ее силы. Вот она через свинцовую дверь снимает приступ эпилепсии.
Академики исследуют ее и поражаются. Да и сама она не перестает дивиться чуду, что ниспослал ей Всевышний. И отдает плоды его людям. Для того Он и одарил ее, чтобы оказывала помощь всем, кто придет просить ее у нее.
Нелегко было делать такое. Помогло удержаться на плаву и не затеряться в магаданских степях лечение совместно с московским академиком мамочек-старушек кремлевских боссов. Потом пошли высокопоставленные алкаши. Но тут не выдержала Федора Даниловна и решила оторваться от тех лиц, которые ей были попросту омерзительны.
В Алма-Ате, куда переселилась на жительство из своей белорусской деревни, она принялась повышать урожаи на полях. Проценты оказались внушительные. В отдельных случаях — в два раза. И как всегда, бесконечная вереница пациентов, что молили о спасении.
…Здесь я должна прервать описание биографии целительницы, ибо мы встретились с нею, и началась наша общая история, которая и до сих пор продолжается, хотя Федора Даниловна и далеко.
О том, что она есть, я узнала за год до встречи с нею. Она приезжала в дом моей подруги, с сыном которой работала при университете в Алма-Ате.
Как оказалось в дальнейшем, Федора Даниловна, узнав о моем тяжелом заболевании, предложила передать мне свою фотографию, с тем чтобы я ее почаще клала на голову, которая была давным-давно поражена ударом (о чем позднее). Но моя подруга не обратила никакого внимания на слова о фотокарточке.
В то время я прощалась с жизнью в городе Кисловодске, ибо после двух процедур (сероводородные ванны) начался сильнейший из приступов, что мучали меня не один год. После тех злосчастных ванн (тогда я не умела себя слушать, потому и пошла на поводу у медицины) приступы участились.
Однако вернемся в больницу города Кисловодска, в которую меня перевезли из палаты санатория. Лежу я вся недвижимая, ни рукой, ни ногой шелохнуть, естественно, не могу. Спокойно так лежу, ибо такое со мною не раз было. Месяцами и прежде валялась в больницах, ожидая вместе с докторами, когда «отойдет».
Ничего не могу сказать, всегда была окружена вниманием медперсонала, таблеток одних по 21 штуке в день выписывали специалисты (я, как вы понимаете, их выбрасывала, потому как от таких доз и лошадь могла пасть). Сколько рентген-единиц приняла, чтобы мой организм при помощи их ответил на вопрос: что же со мною?
Вот в кисловодской больнице лучший невропатолог края задал мне тот же вопрос, благо только мой язык «фурычил», и довольно бодро.
— Что с вами? Что будем делать? — спросил он меня. — Понимаете, ваша нервная система разложилась на части…
— Доктор, раз уж вы не знаете, то я тем более не в курсе, что со мною, — ответила я, приведя специалиста в сильное раздражение.
— Вы еще шутите! Да понимаете ли вы, как вы серьезно больны! (как этично с его стороны было мне такое докладывать, не правда ли? Но я ему прощаю, он был уверен на 100 процентов, что видит меня в последний раз, а что тут чикаться со смертником).
Желая успокоить его, я снова пошутила:
— Доктор, вам легче было бы, если бы я рыдала? Представляете, входите вы в палату, а Петрова ревет. Больные ей подвывают.
Еще пуще осерчал эскулап-специалист и стал выписывать… Нет, не таблетки, а меня стал выписывать из учреждения, ибо тогда тоже не любили, чтобы в отчетах был лишний летальный исход.
Он сказал моей подруге (она врач-психотерапевт): «Мы вам даем медсестру, покупайте билет на самолет, только вы ее не довезете».
Но Господь распорядился по-другому. Дорогой мой человек, Софья Марковна Любинская, повела меня (с помощью других лиц и водителя такси) к Борису Борисовичу Аппакову, коллеге по профессии, и тот, пусть Бог даст ему долгих лет жизни, поставил меня на ноги, и, таким образом, я сама добралась до нынешнего Санкт-Петербурга.
Тогда я и понятия не имела, что именно он и повлиял своим полем на гематому, которая более полувека давила на мозг. Ничегошеньки не знала я ни о биополях, ни об одаренных свыше людях, которым под силу многое.
В Ленинграде, преодолевая слабость, я отправилась… Нет, не в поликлинику. В юридическую консультацию. Сделала завещание на все, что у меня имелось-накопилось к тому моменту.
Вы подумали: стала ожидать конца? Ни в коем разе! Я всегда была уверена, что нашей жизнью и нашей смертью «заведует» Некто, и в его дела не следует вмешиваться. Так что, други мои, и вам в который раз не советую думать о последнем дне, ибо никто из живущих о том не осведомлен.
Да, да, стала работать, снова пошла в бассейн, играла в настольный теннис, бегала. Одним словом, жила по когда-то услышанному незамысловатому, но запавшему в голову четверостишию. Почему-то
