Антонина Зверева, пожилая ведьма из секции дурного глаза, встрепенулась, окинула собрание знаменитым летальным взглядом, зафиксировала его на Пышкине и начала излагать свою точку зрения на вопросы, затронутые в докладе. Речь ее сводилась к тому, что она, Зверева, за себя не отвечает, когда ей мешают проявлять свои способности, изводят подозрениями, оскорбляют заглазно и открыто. Далее в своей речи Зверева перешла на личности и подчеркнула, что товарищ Пышкин выделяется среди них особо. Товарищ Пышкин, отметила Зверева, действует так нахально, зная, что она не в состоянии отомстить ему по причине своего ангельского характера, а также из-за того, что ее сверхъестественные способности проявляются только в сфере сельского хозяйства, как-то: сглазить скотину, погубить урожай, наслать мор на трактор и т. д. В заключение Антонина Зверева попросила собрание оградить ее от нападок этого проходимца и применить к нему самые крутые меры, в каковых она, Зверева, охотно примет активное участие.
Затем снова вызвался Сашенька Подглобальный, но председатель, руководствуясь соображениями высшего порядка, предоставил слово Федору Перендееву.
Перендеев насупил брови и, запинаясь, стал телепатировать по бумажке. Речь его была встречена телепатами очень горячо, она неоднократно прерывалась аплодисментами. Когда он закончил, председатель подвел итог:
— Товарищи, поступило предложение вычеркнуть Пышкина из списков, если он не докажет, что является феноменом, то есть не вырастит цветок здесь, на наших глазах, без всяких своих факирских штучек.
Пышкин вскочил с места, но председатель остановил его:
— Погоди, Пышкин, у меня не все. Такая к вам просьба, — обратился он к собранию, — покажем товарищам незаинтересованным, что умеем, а? Кто что может, много не надо, но так, чтобы никаких сомнений.
— Покажем, не сомневайтесь! — послышались выкрики феноменов.
На лицах незаинтересованных зажглось крайнее любопытство.
После короткого перерыва феномены продемонстрировали немногое из того, на что они способны. Первыми были телекинетики. Они вышли впятером на середину зала, тщательно установили на полу детский резиновый мяч и устремили на него непомерно пристальные взгляды. Мяч качнулся из стороны в сторону и начал медленно подниматься. Незаинтересованные затаили дыхание. Одному из телекинетиков стало нехорошо, но он пересилил себя и не покинул боевой позиции. Мяч поднялся над головами и стал описывать медленные круги. Это был подлинный триумф человеческих паравозможностей.
Но уж если есть ложка дегтя, то она своего не упустит. Так и здесь. Пышкин, который телекинетировать не умел, заявил из зависти, что через плафон перекинута нитка и ее кто-то тянет, но сейчас нитка за что-то зацепилась и плафон висит косо. Разумеется, никакой нитки нет и не было, а насчет плафона председатель все объяснил: психополе не концентрируется исключительно на мяче, но распыляется и на другие предметы, в данном случае на плафон. Пышкин был посрамлен.
Затем продемонстрировали свое умение телепаты. Один за другим они подходили к председателю и угадывали его мысли на расстоянии.
— Про что я подумал? — спрашивал председатель.
— Про семгу, — без запинки отвечал очередной телепат.
— Правильно. Молодец. Следующий!
Председатель думал не только про семгу, он думал про множество вещей, в частности про общую теорию относительности и кимвалы, и все его мысли были отгаданы с исключительной точностью.
А уж после этого выступать предложили Пышкину.
Сначала он стал отнекиваться — дескать, не готов, у него сегодня душевная травма, его, видите ли, предали люди, которых он считал своими друзьями…
Но ему сказали твердо — раз так, товарищ Пышкин, раз ты не можешь, то иди отсюда, нечего тебе здесь околачиваться.
— Я попробую, — ответил Пышкин. Из фойе принесли цветочный горшок. Пышкин и тут попытался схитрить и вынул из кармана заранее припасенное зернышко.
— Нет, Пышкин, так не пойдет, — предупредил его председатель. — Нам нужен чистый опыт. Кто его знает, что ты с этим зернышком раньше делал.
Он обратился к товарищам незаинтересованным.
— Нет ли у вас какого-нибудь цветочного зернышка?
Зернышко случайно нашлось у внештатного корреспондента.
— Какое-то оно подозрительное, — сказал Пышкин.
— Ничего! — прикрикнул на него председатель, безграничное терпение которого стало истощаться. — Бери, что дают.
Зернышко сунули в землю и поставили горшок перед Пышкиным. Ему очень не хотелось саморазоблачаться, поэтому он сказал:
— Может и не получиться…
Незаинтересованные рассмеялись. Пышкин медленно поднес ладони к горшку. На его лице отразилось хорошо разыгранное недоумение.
— Не чувствую. Совсем не чувствую зерна.
Многие понимающе улыбнулись.
— Давай, давай, Пышкин, это тебе не ниточки дергать.
Он закусил губу и напрягся. На лбу его выступил пот. Но, конечно, никакого цветка не выросло.
Пышкин кряхтел, делал страшные глаза, но цветок почему-то расти не хотел. И вскоре всем это надоело, и стали раздаваться выкрики, что пора, мол, кончать это представление, как вдруг… Земля в горшке приподнялась, из нее проклюнулся зеленый росток, он на глазах покрылся крохотными разноцветными листиками, цветок становился больше и больше, красивее и красивее. Никогда и нигде не было такого прекрасного цветка! Пышкин плакал и трясущимися руками делал пассы. Круг любопытствующих раздался; а цветок, самый лучший в мире цветок, потянулся вверх, разливая по залу аромат. Женя Принцыпный доверчиво потянулся к Пышкину, он хотел тронуть его за плечо и, кто знает, может быть, даже простить…
И тогда раздался голос корреспондента.
— Он шарлатан! Не верьте ему! Зернышко было пластмассовым!
Так восторжествовала справедливость. Пышкина с позором изгнали из общества; с тех пор о нем ничего не слышно. Говорят, что его можно встретить на вокзальной площади, где он продает щуплые тюльпаны. Общество процветает и недавно в полном составе ездило на Камчатку на какую-то там конференцию по ясновидению с применением технических средств.
