достаточно.
Сама идея, право, была слегка нелепа. Внутри любого правительства всегда существуют секретные организации, но даже центавриане не зашли так далеко, чтобы воскресить древнюю легенду и настолько исказить её.
Круглый Стол. Секретная организация, каждый участник которой имел псевдоним — имя одного их рыцарей легендарного короля Артура. Напрасная попытка поддерживать секретность даже среди своих.
Явная, абсолютная глупость. Хотя Шеридан вынужден был признать, что во всём этом имелось и немного здравого смысла: никому не было позволено выбрать имя сэра Мордреда. Это было бы слишком. Но этих людей не стоило и недооценивать. Шеридан пришел к выводу, что почти все, обладающие скрытой властью на Проксиме, были здесь. В Правительстве Сопротивления таких было немного. Кларк, очевидно, не знал о существовании этой группы, а Уэллс… кто мог бы сказать? Его здесь не было, и это единственное, что имело значение.
— Говорите по существу и о главном, и будете выслушаны. — Заседание было открыто главой Круглого Стола — кем как не королём Артуром? Слова были формальными и официальными, и частью самой сущности этого собрания — традиции.
Один за другим «рыцари» поднимались и говорили. Сэр Гахерис — в действительности второстепенный чиновник министерства иностранных дел — рассказал об упрочении секретного альянса со стрейбами. Они требовали большей военной помощи и со времени поражения дракхов при нападении на Минбар стали более агрессивными по отношению к человечеству. Сэр Гахерис многое сделал, чтобы соглашение было принято, и был очень недоволен, видя, что теперь оно под угрозой.
Сэр Персиваль, глава службы безопасности Купола № 4, рассказал о проблемах с подпольной газетой, печатающей «ложь» — т. е. правду — о некоторых последних действиях правительства. Затем он подробно изложил свои планы «случайной» гибели семей её создателей.
Леди Игрейн — глава отдела цензуры — сообщила о различных полуправдах и «разоблачениях», распространённых ею среди подчинённых; в частности о местонахождении капитана Джона Шеридана, нарно-центаврианской войне и — полностью сфабрикованной — информации о действиях минбарских лидеров во время бомбардировки их родного мира.
Сэр Галахад — ведущий психиатр — предложил помощь леди Игрейн путём предоставления ей подробностей по так называемому «синдрому контакта с внеземным разумом», которая была с благодарностью принята.
Посол Дэвид Шеридан слушал всех с холодной отчуждённостью, не проронив ни слова. Только упоминание о сыне вызвало эмоциональную реакцию, но и это осталось полностью скрытым от окружающих. Несмотря на его презрение к пустой болтовне и абсурду встречи, он вынужден был признать, что эти люди были очень хороши в своем деле. Даже после Падения Земли Круглый Стол продолжил своё существование, неуловимо формируя государственную политику, манипулируя людьми, помогая восстанавливать земную цивилизацию, но, прежде всего, обеспечивая сохранение своей власти.
Но если вы спросите любого из них, почему они делают это, человек будет выглядеть сбитым с толку и не сможет предложить ни одного ответа кроме одного:
Традиция.
Это почти смешно, но власть этих людей не была смешной. Сьюзен Иванова узнала об их существовании, будучи официальным послом, и сообщила на За’ха’дум. Шеридан сделал этот вопрос одним из основных, которые следовало решить сразу по прибытии.
(Иванова. Проклятье. Это напомнило ему о чём-то, что требовало его внимания. Хорошо, после).
Он почти достиг желаемого. Сила, которая была в руках у этих людей, требовала направления, формирования, корректировки. И Шеридан взял это на себя.
После того, как всё «рыцари» выступили, посол Девид Шеридан, он же король Артур, поднялся на ноги и закрыл собрание.
Тимов, дочь Алгула и первая жена Лондо Моллари, проснулась после беспокойного сна и обнаружила, что её мужа нет. Взглянув на окно и увидев только темноту, она пробормотала что-то про себя и поднялась с кровати. Взяв светящийся шар, она накинула на плечи халат и пошла к комнате где, как она знала, будет её муж.
И, конечно, он был там.
Она ничего не сказала, а только одно мгновение глядела на него. Должно быть, он знал, что она здесь, но никак не отреагировал. Он просто сидел, освещённый неярким светом шара, и пристально смотрел в дальнюю стену — в тишине.
Тимов вздрогнула, но не от холода. В его фигуре была такая… темнота; большая чем та, которую могли бы создать собравшиеся вокруг тени. Он сильно изменился за последние недели, стал более замкнутым и жёстким. В его насмешках теперь было заметно меньше теплоты, да и шутил он почти автоматически, будто этого от него ждали, и не больше.
Она знала, что перемены были последствиями того, что он должен был сделать, но… ещё и…
Любовь в жизни Тимов встречалась редко. Она получила мало любви в детстве, так как с рождения её готовили к роли центаврианской леди — озлобленной, коварной, порочной и амбициозной; прекрасная партия для любого мужа с большими амбициями. Её свадьба стала частью политической сделки, она вышла замуж за человека, которого до этого видела только дважды; и была вынуждена наблюдать, как он в течение следующих десяти лет женится на двух других женщинах.
Тимов всегда была более проницательной, чем её сёстры-жены, и она замечала горечь и злость в своем муже, погребённые глубоко под оболочкой сарказма и бессмысленного веселья. Злость на вселенную, на общество, на самого себя… и горечь от того, что не был рожден во времена, когда он мог бы что-нибудь изменить. Тимов замечала всё это, но боялась указать ему; и взамен она стала тёмным отражением своего общества, зеркалом, выявляющим всё неправильное в нём.
Она собиралась подойти к Лондо, когда заметила фигуру в следующем дверном проеме — проеме, ведущем в приёмную. Характерный силуэт кивнул ей, и она кивнула в ответ. Затем медленно прошла к двери и к тому, кто наблюдал за ней.
В конце концов, много ли других минбарцев было на Приме Центавра в эти дни?
Ленньер провёл её внутрь и поместил свой собственный светящийся шар на стол. Он был ярче, чем её или Лондо. Она слышала, что у минбарцев слабое ночное зрение, но Ленньер, казалось… был, по крайней мере, наравне с ней.
— Он приходит сюда… каждую ночь, — тихо произнёс Ленньер. Минбарец, казалось, не ложился спать этой ночью: он был полностью одёт, значок, говорящий об объекте его преданности, являлся единственным украшением. Теперь он носил его открыто.
— Он сидит здесь, глядя в стену и размышляя. Каждую ночь.
— Я так и предполагала, — ответила Тимов. Она никогда не была уверена, как реагировать на Ленньера. Она знала очень мало минбарцев и искренне ненавидела псевдо-минбарский стиль, ставший популярным в годы, последовавшие после уничтожения Земли. И поэтому она не знала, как вести себя с ним, особенно после последних новостей с Минбара.
Тимов всё ещё хорошо помнила, как узнала о бомбардировке и уничтожении планеты. Она слышала пересуды во время безумного перелета из столицы в убежище и всё же была ошеломлена. Центр ведущей, могущественной инопланетной расы — расы, которой даже Центавр во времена своего могущества не стал бы угрожать, — и он был уничтожен за несколько часов.
Эффект, который произвела эта новость на Приме Центавра, был очевиден. Всё вещи в минбарском стиле сразу стали немодными, и в силе снова был земной стиль. Тимов чувствовала отвращение к своим сородичам, которые никогда раньше не поступали так выразительно.
Её собственной реакцией были печальная молитва и немой ужас. Лондо покачал головой, а затем непрерывно пил в течение трёх часов. Лорд-генерал Марраго прошептал короткую молитву и нервно взглянул на небо. Ленньер, единственный участник их братства, который видел Минбар, он… ничего не сделал. Ничего не сказал и ничего не сделал.
— Он нервничает, — быстро произнесла Тимов, бросая взгляд обратно на Лондо. — Ты же знаешь,
