Филмз»? В самолете только об этом и говорили. Они там все просто зеленели от зависти. Ну и я тоже, понятное дело. Ох, я думаю, замечательно…
Она замолчала на полуслове, так как мальчик ввел их в какую-то комнату и объявил:
— Две леди желают видеть мисс Кардью.
На первый взгляд в комнате не было ничего, кроме пары кресел, великолепного ковра и буйных цветочных зарослей на большом письменном столе. Оттуда, однако, выглянуло лицо, сказавшее:
— Прошу вас, присядьте.
Пегги так и сделала, и с этой позиции она могла видеть ничем не загруженный угол стола, а также небольшую карточку, объявлявшую: «Цветочно-тональные поэмы Персистенс Фрей, Рю де ла Помпадур, 10 (индивидуальное обучение)». Девушки назвали свои имена, и мисс Кардью стала что-то искать в записной книжке.
— Ах да, — сказала она, — вы обе записаны у нас на программу. Занятия будут проходить индивидуально и в классах. Чтобы выяснить детали, вам следует повидаться с мисс Арбутнот в Гимнастическом зале…
За сим следовал длиннейший список преподавателей и директоров, завершившийся некой мисс Хиггинс, преподавателем дикции.
— Мисс Хиггинс! — вскричала Пегги. — А она, случаем, не ирландка?
— Этого я вам сказать не могу, — призналась мисс Кардью, — но она, точно так же как и все состоящие у нас в штате, является экспертом в своей области — она внучка знаменитого профессора Генри Хиггинса. Ну а теперь я позвоню мисс Арбутнот и постараюсь организовать вам встречу с ней сегодня же.
Пегги и Карла купили несколько марок с очень хорошим изображением головы Венеры Ботичелли, почему-то исполненной в розовато-лиловом тоне, а затем провели около часа, заходя в различные boutiques, салоны, maisons, ателье, coins и даже etals, после чего обрели пристанище на берегу реки в ресторане, называвшемся «Aux Milles Bateaux и находившемся почти в конце Boulevard de la Belle Helene, где они решили провести время до назначенного им приема. Говорили они преимущественно о фильмах, и Карла выказала лестный для Пегги интерес ко всем деталям ее контракта.
Мисс Арбутнот из Гимнастического зала оказалась дамой с весьма суровыми чертами лица, под взором которой вы неизбежно начинали чувствовать себя совершенно бесформенными.
— Гм-м… — сказала она, подумав.
Пегги тут же начала, нервничая:
— Ох, я знаю, мои главные размерности не вполне…
Но мисс Арбутнот ее сейчас же осадила:
— Боюсь, это не тот термин, который мы здесь одобряем. В Маринштейне мы предпочитаем говорить об индексах красоты. Вашу талию я классифицирую как удовлетворительную — 22 дюйма, но вам нужно будет уделить серьезнейшее внимание необходимости достичь соотношения 42-22-38.
— Сорок два! — воскликнула Пегги. — О, мне кажется…
— Здесь речь идет не о чьем-то личном вкусе, — отрубила мисс Арбутнот. — Как часто указывает нам Великая Герцогиня, говоря о долге перед Обществом, носить прошлогоднюю форму тела еще хуже, чем водить вышедшую из моды прошлогоднюю модель машины. Тот, кто собирается посвятить себя кино, должен со всем вниманием отнестись к этой проблеме. Согласно современным требованиям киноиндустрии, Красота — это 42-22-38. Все прочее — не Красота.
— Но сорок два!… — протестовала Пегги.
— О, добьемся. В конце концов, для чего мы здесь существуем, как не для этого!
Пегги, хоть и без большой убежденности, принуждена была с ней согласиться.
— А теперь, — сказала мисс Арбутнот, вручив Пегги расписание ее занятий в Гимнастическом зале, — я думаю, вы хотите повидаться с мисс Карнеги, вашим визажистом и инструктором по имиджу.
Уходя, Пегги увидела приемную, набитую ожидающими своей очереди девушками. Когда Пегги и Карла проходили мимо, они слышали, как некоторые из девушек повторяют новое имя Пегги. Наверно, это должно было польстить ей, но почему-то удовлетворения она не почувствовала; девушки же смотрели на нее во все глаза.
— Жизнерадостность и еще раз жизнерадостность — вот что вам следует повторять про себя всегда, когда вы не заняты… и даже когда заняты.
— Но неужели это действительно моя сущность? Настоящее мое «я»? — спросила Пегги.
Мисс Карнеги высоко подняла брови.
— Ваша сущность? — повторила она, а затем улыбнулась. — О, дорогая, вам предстоит еще многому научиться, не правда ли? Боюсь, вы путаете нас с телевидением. В кино проблема индивидуальности понимается совершенно иначе. Да-да, именно так! Несколько лет назад в моде была Страстность, затем короткое время — Искрометность, потом пришла очередь Искренности… Подождите-ка, дайте вспомнить, что же было после этого… О да — Огонь Жизни под Пеплом Переживаний и (на очень короткий период) Изобретательность. Однако современную зрительскую аудиторию все это уже не интересует, так что было бы просто глупо пытаться… Затем какое-то время удерживались Чары Подавленной Страсти — определенная часть зрителей любила этот имидж, но другую часть он быстро утомил.
Ну а гвоздь нынешнего сезона — Беспечная Жизнерадостность. Так что продолжайте твердить это про себя, пока не придете ко мне в следующий четверг. Жизнерадостность! Жизнерадостность! Попытайтесь также при ходьбе переносить центр тяжести на пальцы ног, это безусловно вам поможет. Итак — жизнерадостность и еще раз жизнерадостность!
За мисс Карнеги последовали визиты к парикмахеру, к специалисту по макияжу, к инструктору по манере поведения, к диетологу и ко многим другим, и наконец-то к мисс Хиггинс, которую Пегги застала как раз в тот момент, когда та заканчивала инструктаж Карлы.
— Да, — говорила мисс Хиггинс, — у вас отличный слух. Вряд ли вам от меня понадобится большая помощь. Мы легко сможем улучшить произношение звука «р». Что вам больше всего нужно, так это искоренить привычку перекрикивать других в обычном разговоре. Это особенно плохо звучит на магнитофонных записях. Кроме того, настоящая леди, если только она не живет в Кенсингтоне, никогда не повышает голоса.
Когда Карла ушла, наступила очередь Пегги. Мисс Хиггинс попросила ее прочесть отрывок текста, напечатанного на карточке, и завороженно слушала ее чтение.
— Чудесно! — воскликнула мисс Хиггинс. — Мне придется просить вас сделать несколько записей, прежде чем мы начнем портить ваш акцент. Эти протяжные «и-и»!… Пожалуйста, повторите за мной: «Би-и Би-и Си-и вели-ит чи-итать моли-итвы».
В течение следующих десяти минут Пегги демонстрировала свое произношение гласных. Когда она кончила, мисс Хиггинс поглядела на нее с той радостью, которую ощущает человек, получивший наконец задание, достойное его таланта.
— Вот это работа, которая пришлась бы по сердцу моему дедушке! — сказала она. — А для вас это означает тяжелый труд, моя дорогая, и, боюсь, куда больший, чем для всех прочих.
— Всех прочих? — переспросила Пегги.
— Так ведь вас на курсе Красавиц Кино будет тридцать шесть, эта профессия отличается высоким уровнем конкурентности, как вам известно.
— Но ведь у меня контракт, мисс Хиггинс!
— Опционный контракт, как я понимаю, — поправила ее мисс Хиггинс, — что должно стать для вас дополнительным стимулом в борьбе. Думаю, вы пока не знакомы с вашими конкурентками, но они о вас знают все. И что же из этого проистекает? Четверо уже попросили, чтоб их речи придали слабый ирландский акцент, и я не сомневаюсь, что еще многие захотят того же. Поэтому сами понимаете…
Пегги с негодованием уставилась на мисс Хиггинс.
— Вот как! Так значит, они надеются стибрить мой контракт?!
— Во всяком случае, их поведение указывает нам, куда дует ветер, — согласилась мисс Хиггинс. — Но конечно, — добавила она успокаивающе, — их требования совершенно не выполнимы. На нашем курсе, естественно, нельзя учить ничего, кроме чистого англо-американского произношения. И все же это указывает…
