7. Висла — Одер
В августе и сентябре тысяча девятьсот сорок четвёртого года на фронте я получил много писем из родной Сибири. Они шли долго — от Оби до Вислы большой путь! Лётчики шутливо говорили:
— Полковник, ваши сибиряки загрузили полевую почту…
Письма были адресованы из разных уголков родного края: земляки поздравляли меня с присвоением звания трижды Героя Советского Союза, желали успехов и окончательной победы над врагом. Один из друзей детства писал:
«Саша, ты ли это тот самый Покрышкин, который жил за Каменкой в Новосибирске и сидел со мною на одной парте в третьем ряду у окна? Инициалы как будто совпадают…
Саша! Помнишь, мы прозвали тебя «инженером», — ты изобретал разрывную пулю. Наш учитель, старый мастер-лекальщик говорил, что у тебя точный глаз и сильная рука… А «Сибкомбайнстрой» помнишь?..»
Я всё помнил. Я читал эти письма, и передо мной вставала Сибирь, всплывали лица сверстников, улица и дом, где я родился, моя школа, завод… Очень хотелось хоть на денёк-другой примчаться на родину, обнять мать, жену, братьев, встретиться с друзьями, поделиться с ними своей радостью, почерпнуть новые силы для дальнейшей борьбы с врагом.
Вскоре эта возможность представилась.
Положение на нашем участке фронта стабилизировалось, группа лётчиков нашей части погрузилась в транспортный самолёт. Мы летели в Москву, где нам должны были вручить боевые награды. Москва! Сколько в этом слове дорогого, близкого для каждого советского человека! Получив в Кремле награды и выйдя на Красную площадь, мы радостно оглядывались вокруг. Москва жила бурной, стремительной жизнью. Величественно стоял монументальный мавзолей Владимира Ильича Ленина. Над зубцами стен Кремля торжественно колыхалось красное знамя — символ трудовых и воинских побед нашей социалистической Отчизны.
Мы зашагали по улицам и площадям Москвы, смешиваясь с народом. Многие из москвичей узнавали в нас тех фронтовых лётчиков, о боях которых им приходилось читать в сводках Совинформбюро, в газетных и журнальных очерках. Москвичи тепло улыбались нам, кто-то сунул букет цветов, кто-то остановил, чтобы пожать руку. Вскоре вокруг нас образовалось тесное кольцо москвичей, приветствующих, живо расспрашивающих о фронте, о воздушных боях. Нам было как-то даже очень неловко, что мы служим предметом такого внимания. Но вместе с тем было радостно сознавать — твои скромные боевые дела отмечены партией, правительством, народом. Народ видит в тебе кровного представителя своего дела — защиты и освобождения нашей родины от посягательств врага, верит в твои силы и возможности, ждёт от тебя новых подвигов.
Это чувство неразрывной связи с народом, в едином порыве поднявшимся на борьбу с врагом и уже доводившим её до победного конца, сопутствовало мне и на следующий день, когда на Центральном Московском аэродроме состоялась передача представителям нашей части истребителей нового типа, построенных на средства трудящихся моего родного города — Новосибирска.
Мы обошли строй красивых, как бы выточенных, ещё пахнувших заводской краской самолётов. На каждой машине надпись: «А. И. Покрышкину от новосибирцев». Тут же заводские лётчики-испытатели на небольшой высоте продемонстрировали отличные лётные качества этих самолётов. Каждая фигура высшего пилотажа, чисто проделываемая новой советской машиной, как бы говорила: смотрите, на что я способна, смотрите, какой меня сделали советские люди для окончательной победы в войне! Тепло расцеловавшись с земляками, подарившими нашей гвардейской части такие чудесные самолёты, я от всего сердца сказал им:
— Спасибо вам, дорогие, спасибо от лётчиков-гвардейцев. Обещаю вам, что мы будем ещё нещаднее бить врага, летая на этих прекрасных машинах…
Чувство неразрывной связи с народом, глубокой благодарности к нему, самоотверженно ковавшему оружие победы, сопутствовало мне все дни недельного отпуска, и на пути к Новосибирску и в самом Новосибирске. С этим чувством я возвратился обратно на фронт и старался передать его всем лётчикам нашей части.
От Москвы до Новосибирска много лётных часов. Когда к вечеру наш самолёт приземлился на одном из уральских аэродромов, Речкалова и меня встречала делегация трудящихся. В расчёт полёта не входила длительная остановка. Но что было делать? Как можно было отказаться от вполне справедливой просьбы остаться на ночь и побывать на одном из крупнейших танковых заводов страны?
— Остаёмся. Старт на рассвете!..
Через час мы вошли во двор гигантского танкового завода. Один из командиров производства, высокий мужчина атлетического сложения с большими чёрными усами на обветренном, загорелом лице сопровождал нас, давая пояснения о производственном процессе. Неторопливая походка инженера, весь его облик чрезвычайно подходил к той обстановке величия и мощности, которой всё дышало вокруг на этом замечательном военном заводе. Площадь, на которой раскинулись его цеха, составляла несколько десятков квадратных километров. Не спеша мы проходили мимо огромных корпусов, залитых ярким электрическим светом. Блеск электричества, пожалуй, было первым, что сразу бросилось в глаза нам, привыкшим к фронтовой светомаскировке.
— Вот теперь действительно чувствуется, как мы далеко от немцев, — заметил Речкалов, возбуждёнными глазами окидывая величественную заводскую панораму. — Помните аэрофотоснимки? — спросил он меня.
Незадолго до полёта домой в штабе авиационного соединения мы рассматривали аэрофотоснимки, произведённые экипажем нашего тяжёлого бомбардировщика, участника налёта на одно военно- промышленное предприятие неподалёку от Берлина. На контрольном аэрофотоснимке хорошо запечатлелись разрывы бомб в корпусах немецкого завода, видны были развалины разбитых цехов и зданий.
— А помните лес возле Вислы? — в свою очередь спросил я его.
В этом лесу, раскинувшемся неподалёку от нашего аэродрома, у немцев был запрятан авиационный завод.
Глядя на первоклассное, оборудованное по последнему слову техники предприятие социалистической промышленности, мы невольно сопоставляли его с состоянием промышленности врага. В то время как за годы войны наша социалистическая промышленность мужала и развивалась, экономика фашистской Германии приходила в упадок. Это впечатление превосходства в наших силах увеличивалось с каждым шагом.
Инженер подвёл нас к колоссальному прессу. Удар этого пресса равен десяти тысячам тонн. Мы сразу же обратили внимание на то, что возле этой громады, обрабатывавшей колоссальный кусок металла, очень мало людей. Пресс обслуживался бригадой, состоящей всего из пяти человек.
— Механизация, — объяснил инженер. — Мы много занимались этим вопросом и, как видите, добились определённых успехов.
В другом корпусе возле гигантского токарного станка длиной около сорока метров стоял пожилой человек — мастер Иван Турунцев — один из ветеранов завода.
— Как работается, товарищ мастер?
— До конца смены больше двух часов, а мы уже выполнили сто двадцать процентов сменного задания…
Чуть усмехаясь в рыжеватые, прокуренные усы, он показал нам работу мощного станка, провёл к складу готовой продукции. Я ведь в своё время был металлистом, и мне было ясно, что бракеровщикам тут делать было нечего. Детали были выточены строго по заказу. Каждая из них удивляла чёткостью отделки.
В следующем цехе уже можно было увидеть в собранном виде то, что изготавливал завод-гигант — мощные советские танки и самоходные орудия. Возле них копошились бригады сборщиков и монтажников. /Одни вставляли мотор, другие регулировали поворотный, механизм башни, третьи занимались установкой и
