электрического света и по суете и мельтешению в этих лучах, то самое сооружаемое у ворот укрепление, где требовалось «организовать особо бурную деятельность».
— Решетки на тридцать, курс север-север-запад, средний фперед, — приказал Гримиц и, оглянувшись на лейтенанта, уточнил: — Идем по прежней схеме?
— Да, — кивнул Хауст, — все то же, только вместо наблюдателей спускаем в гондоле стрелков.
— Яфно, — Гримиц, мрачный, как тучи над нами, постучал по циферблату перед собой. Стрелка неуверенно дрогнула — и, очнувшись от спячки, резво скакнула на добрую треть фосфорно мерцающей шкалы. Кажется, это был высотомер — и он совершенно нагло врал, показывая целых шесть сотен футов, когда огоньки под нами светили не дальше чем в четырехстах.
— Прикажите своим людям подготовиться.
— Они готовы! — уверенно сказал Хауст.
Гримиц нахмурился еще сильнее и перевел взгляд на другой индикатор.
— Машинное, что с батареями?
— Зрдхрбынсятпрц, — бодро тявкнула переговорная труба.
— Машине… — капитан пригладил бороду, — стоп! Топки перекрыть! Гондолу к спуску! Малый тихий фперед!
Он говорил еще что-то, но я уже не слушала его. Жесточайший приступ воздушной болезни напрыгнул на меня, словно рысь из засады. В глазах потемнело, желудок скрутили морским узлом, и длилось это целую вечность — пока я вдруг не поняла, что корабль больше не качается.
— С вами все в порядке, мисс Грин? — лейтенант осторожно тронул меня за плечо.
— Да… — соврала я, — в полном.
Кажется, Хауст не поверил мне — но возможности цацкаться с полуживой обузой у него сейчас не было.
— Держитесь позади, — велел он, пролезая в люк.
На крыше пахло дождем, окалиной, мокрым железом и кровью. Первый труп лежал в нескольких ярдах от корабля, неловко раскинув руки — арбалетный болт вошел ему в спину, точно между лопаток, бедняга даже не успел понять, что умирает. Второй, чуть поодаль, прожил чуть подольше, хоть и заполучил сразу три болта — два в грудь и в горло. И тишина, нарушаемая только ветром и шорохом капель — «Ночная моль», отхаркавшись десантным отрядом, сразу же ушла вверх, в облака.
— Капрал Малреннон?
— Все чисто, сэр, — доложила лейтенанту сгустившаяся впереди тень, — на крыше больше никого.
— Принято, — кивнул Хауст. — Идем вниз. Все.
— Наверху никого не оставляем? — удивленно переспросил капрал. — Виноват, сэр, но…
— Я помню, что по плану тройка Орвила должна была остаться на крыше. Но… — лейтенант сделал паузу, — нас и так слишком уж мало.
— Именно так, сэр, — подтвердил капрал. — И, позволю заметить, если внизу засада, эти три ствола мало чем помогут. Если у вас есть сомнения, возможно, нам стоит остаться на крыше и подождать подкрепления?
— У нас четкий приказ, — вздохнув, лейтенант покосился влево-вниз, на костры у ворот. — Мы должно либо убедиться, что зарядов нет, либо найти и обезвредить их. А для этого надо спуститься.
Только ступив на лестницу, я осознала, насколько велико здание цеха. На бумагах Чемачека его изображал синий прямоугольник, расчерченный какими-то непонятными фигурами — а на крыше темнота скрадывала размеры и расстояние до земли, давая лишь смутное ощущение чего-то большого. Под крышей же меня встретило мрачно-торжественное царство тьмы и огня. Багровые сполохи от сталеплавильной печи то и дело разрывали темноту — но чернота между ними оттого казалась еще непроглядней.
Спускаясь, я с каждой ступенькой все больше чувствовала себя ребенком, нет, мелкой мошкой, случайно залетевшей в детскую комнату юного гнома. Его ручные пауки заплели стены и пространство под потолком сетью стальных балок, с которых обрывками прежних жертв болтались тросы и цепи. Внизу же хозяин комнаты выстроил целый поселок, с несуразными, кривовато-торчащими домами загадочных механизмов и самой настоящей железной дорогой на главной улице. Днем тут наверняка все кипело и гремело в бешеном рабочем ритме, но сейчас железные монстры застыли в тишине. Лишь от печи время от времени слышался очередной гулкий «вздох».
Впрочем, темнота играла на нашей стороне — я со своими эльфийскими глазами, зная, что и где высматривать, и то с трудом различала егерей, быстро и бесшумно перетекающих из одной тени в другую. Лейтенант Хауст и в самом деле имел повод гордит…
Солнце…
Это была первая мысль — нелогичная, невозможная, но ведь ничто, кроме солнца, не могло бы сотворить такой свет, убийственно-яркий даже сквозь вскинутую ладонь и зажмуренные веки. Он имел собственный запах — резкий, химический, кисловатый. Свет ослеплял, а навалившийся следом грохот оглушал, заставляя забыть про глаза, зажать ладонями уши, упасть и кататься по мокрому песку, подвывая от боли. А потоки света продолжали хлестать со всех сторон, весь мир стал одним безжалостным белым пятном, не переставая гремевшим…
…пока я не провалилась в спасительную темноту, где не было уже ничего.
…кроме запахов. Очень странный букет, сочетание несочетаемого: влажный песок, окалина, горелое дерево, пороховой дым, рыба, корица, жевательный табак, вакса — и незнакомый мне, но сильный и красивый «цитрусовый» аромат с нотами вербены и лимона.
— Интересная вещица, — произнес кто-то прямо над моей головой. По-аранийски произнес, но с каким-то странным акцентом. Чуть растянутые гласные, «щ» разбита на несколько звуков… полуэльф?! — Не доводилось прежде встречать, а, Хомяк?
— Не-а. — У этого акцент если и был, то полностью растворялся в табачном сипе. — А чо за деревяшка? Пистоль эльфий?
Рядом стоял еще кто-то третий, размеренно и тяжело дышавший. Приоткрыв глаза, я увидела много радужных пятен. Очень медленно и нехотя они отступили прочь, и я разглядела перед своим носом носки сапог сорок седьмого размера. Судя по вони, на них ушло не меньше жестянки ваксы. А еще — в них совсем недавно ходили по луже крови.
— И вовсе не пистоль, — с легким презрением поправил Хомяка полукровка. — А карманный самострел. Заметь, никакой презренной стали, только исконно эльфийские материалы: дуб, витая лоза вместо пружин и полые шипы «оруанского кактуса». Синие, надо полагать, усыпляющие или просто парализующие, а красные…
— Ты че! Ты че в меня тычешь этой дрянью?! — Хомяк залязгал ботинками по настилу и чем-то щелкнул. — А ну, спрячь деревяшку!
— Дурак! — с еще большим презрением бросил полуэльф. — Если бы я захотел, без всяких пружин вогнал бы шип в твою жирную рожу.
— Ты эта… шутки у тебя…
— Я не шучу.
В следующий миг кто-то взялся за ворот моего плаща и, словно нашкодившего котенка, поднял в воздух. Теперь я смогла увидеть собеседников: человека с круглым лицом и отвислыми, в крупных оспинах щеками — и полуэльфа. В черно-белом фрачном костюме, с аккуратными усиками, блестевшей от бриолина прической, он выглядел так, словно его мгновение назад выдернули с великосветского раута.
— А ниче так мордашка, — обладатель сиплого голоса цепко ухватил меня за подбородок. — Слышь, Кэл, а давай… а-а-а!
Откусить палец напрочь не удалось, но вгрызлась я качественно — рот почти сразу же заполнился теплой солоноватой жидкостью. С плевком получилось хуже — я метила в глаз, но сказалось отсутствие практики. Подвывая, Хомяк замахнулся правой, явно собираясь вышибить из меня наглость вместе с мозгами рукояткой револьвера — и взвыл еще громче, когда полуэльф перехватил его кулак на полпути. Прием, отточенный во всех смыслах — от исполнения до вонзившихся в нервный узел ногтей, — заставил человека выронить оружие и упасть на колени.
