кончились, мичман, ловко перекинув руль, развернул суденышко параллельно забору и опустил на траву.
— Двое здесь, — шепотом приказал Кард, — остальные вперед.
— Дэнси, Альб, остаетесь у лодки! — ретранслировал приказ мичман. — Остальные — за мной.
Чуть поколебавшись, я тоже выпрыгнула из баркаса. Идти дальше, в уже явно недобрую неизвестность было страшно — но и встречать эту неизвестность я предпочла бы в обществе полковника — а не с двумя перепуганными матросами. Нет уж, отныне я буду держаться за Карда не хуже репейника… наверное.
Первый труп встретил нас прямо за калиткой.
— Ваш выход, мисс Грин!
— В каком качестве, интересно знать? — прозвучало чуть более сварливо, чем хотелось бы, но, на мой взгляд, здесь и сейчас Кард мог бы и обойтись без своих любимых полунамеков.
— Полицейского инспектора.
Ах вот как! Ну ладно, получайте!
— Тело номер один: человек, мужчина, возраст 35–37 лет, — я говорила нарочито размеренно и четко, будто диктуя рапорт участковому писарю, — рыжеволосый, рост примерно шесть футов. Одет в красную клетчатую рубашку и синие штаны, убит, предположительно, — я на миг задумалась, на жарком солнце один лишь запах не мог быть надежным ориентиром, — два часа назад. Удар нанесен сверху вниз тяжелым клинковым оружием, умело, сильно и быстро.
Очень быстро. Он шагнул навстречу незваным гостям, подняв над головой мотыгу — и рухнул навзничь, даже не успев понять, что уже умер.
Его семье повезло меньше.
— Тело номер два: человек, ребенок, рост примерно пять футов, возраст 10–12 лет, убит картечным выстрелом в спину…
…которая вся представляла собой одно сплошное кровавое пятно.
От калитки донесся сдавленный хрип. Оглянувшись, я увидела, как мичман Итон, зажав рот платком — и побелев лицом под стать полотну — пятится назад вдоль забора. Желудок одного из матросов оказался еще слабее — согнувшись над канавой, тот обильно удобрял крапиву остатками флотского завтрака. Остальные, сбившись в тесную кучку, возбужденно перешептывались — и среди этих шепотков злобно прошелестело: «Вот ведь нелюдь, ей трупы кровавые, что куклы».
— Все? — сухо спросил Кард.
— Нет, — я прошла вперед, к малиновым кустам, из-за которых тянуло все тем же сладковатым запахом и доносилось мушиное жужжание. — Тело номер три: человек, женщина, возраст 20–25 лет, причина смерти, — «нелюдь, говорите?» — и так понятна.
— И кто же сотворил это… это? — мичман еще хватался за платок, но, по крайней мере, нашел в себе силы отцепиться от забора. — Демоны с красной луны?!
— Демоны в сапогах сорок пятого размера, — указала я на грядку перед собой. На свежевзрыхленной земле явно виднелся отпечаток подкованной «с гвоздями» подошвы, явно превосходящей по габаритам веревочные сандалии на ногах мертвеца.
— Похоже, мы опоздали, — Аллан присел рядом с убитой, очертил над телом «святой круг» и, продолжая движение, провел ладонью по ее лицу, закрыв глаза. — Два часа, вы сказали? Обидно, Творец, как же обидно…
— Идем дальше, — скомандовал Кард.
— Но сэр, — сдавленно пискнул из-под платка мичман, — разве нам не следует позаботиться о мертвых. Не можем же мы просто взять и оставить их
На мой взгляд, более всего в заботе сейчас нуждался сам Итон — минимум в пяти-шести сеансах у наших «врачевателей души».
— Разумеется, не можем, — сознательно или случайно, но полковник выбрал совершенно правильный тон, вместо резкого приказа перейдя на уровень мягкой доверительной беседы, — но прежде мы должны убедиться, что в других домах не осталось выживших… раненых, которые нуждаются в
— Я… я справлюсь, сэр.
— Хорошо, — после короткой заминки кивнул полковник. — Двигаемся вдоль улицы к ратуше.
Вслед за матросами я вышла на зажатую между заборами пыльную улочку. Солнце уже висело почти в зените, косматым палящим шаром. Почти летняя жара, решила я, расстегивая плащ. Пуговицы скользили, не поддаваясь… как застежки сюртука Молинари. Когда я только успела измазаться в крови? Пришлось наклоняться за лопухом, тщательно протирать ладонь и лишь затем хвататься за рукоять пистолета. Как там объяснял брат Винсент? Красный штырек — предохранитель, жмем до щелчка и можно стрелять. Не забыть потом сказать «спасибо» полковнику.
Справа, у забора, валялась на боку корзина, яблоки из нее веселыми красно-желтыми мячиками раскатились вокруг. Хозяин корзины лежал парой футов дальше. Седая клочковатая бородка нелепо вздернута и выпачкана в красном, рядом, словно куриная лапка, валяется в пыли ссохшаяся кисть — в последний миг старик пытался прикрыться от удара… «нанесен сверху вниз тяжелым клинковым оружием».
— Здесь все мертвые! — матрос прогрохотал сапогами по крыльцу и, выставив перед собой карабин, принялся выпихивать своих товарищей со двора.
— Не надо, — повторял он, размазывая кулаком дорожки слез, — нельзя… нельзя на такое смотреть.
Я отвлеклась на него, а когда вновь глянула вперед, вдоль улицы, то успела заметить мелькнувшую в одном из окон тень. Почудилось… и занавеска в том окне отодвинута до середины, а была задернута полностью.
— Сэр, — окликнула я полковника, — третий дом справа, в окне, по-моему…
— Всем укрыться!
Полковник выкрикнул приказ, даже не дослушав меня — и все равно чуть не опоздал. Едва мы с Алланом уткнулись носами в подзаборные лопухи, как целый рой злых шершней прожужжал над нами, осыпав мелкой листвой и щепками.
Но четверке шедших по улице моряков помочь бы не смог уже никто. Стрельба велась, казалось, из всех окон, затягивая домики впереди белесой пеленой, из глубины которой продолжали мелькать вспышки. Свинцовая плеть в первый же миг срубила троих, кровавыми мешками рухнувших на землю. Последний матрос, выронив карабин, с истошным визгом заметался под пулями, упал, нелепо подвывернув простреленную ногу, попытался подняться — и новая горсть раздавленных ягод на белой форменке пригвоздила его к траве.
Еще несколько пуль выбили фонтанчики земли рядом со мной. Нет, не со мной — маленькой и до полусмерти перепуганной эльфийки здесь больше не было. Курс боевой адаптации наконец-то дал о себе знать, оттеснив мирное «я» на периферию сознания и оставив лишь куцый фрагмент «головастика», адептки нижней ветки.
Грохот выстрелов, огонь, пороховой дым. Пыль, измятая трава, кровь, раздавленная чьим-то тяжелым башмаком земляника. Слева у забора кусты шиповника, ягоды уже созрели — или багровеют капли крови на листьях? Рядом со мной дважды гулко ухает карабин, Аллан перекатывается и тут же вокруг его прежней лежки начинают вырастать фонтанчики. У матросов дела заметно хуже, бою на суше они почти не обучены. На моих глазах один из них попытался стрелять из-за забора и почти сразу, всплеснув руками, навзничь рухнул в грядки, полудюймовая доска оказалась плохой защитой. Еще двое, укрывшись за колодезным срубом, палили куда-то в сторону врага, держа карабины над головой.
А я… я ползу сквозь заросли замечательно густой крапивы. Крапива — это последнее, что я запомнила отчетливо. Следующие несколько минут остались в памяти хаотичным набором сцен.
…как я попыталась бежать, споткнулась, чудом успела обратить падение в кувырок, вскочила снова и — откуда только силы взялись — почти без разбега взлетела над забором.
…опять едва не споткнулась, на этот раз — об оскалившийся труп цепного пса, так и не сумевшего
