– Гольберг? Но он же совсем молодой летчик и не имеет ни одного сбитого самолета. Зря назначили дежурить его в такую погоду.
– Справятся, товарищ командир дивизии. Луканцев имеет пять побед, – успокоил меня Бобров.
Напряженно смотрел я в направлении Легницы, где скрылись в дымке «фоккеры» и наша пара. На душе было неспокойно. Четыре истребителя противника, а наших только двое и один из них малоопытный молодой летчик.
Вскоре километрах в десяти восточнее послышался надсадный гул моторов и залпы пушечного и пулеметного огня. В дымке не было видно боя, но взрыв и взметнувшийся столб дыма правее автострады в лесу подсказали о падении сбитого самолета. Через секунды поднялся второй столб дыма, уже левее автострады. В облаках над нами послышался затихающий гул моторов уходящих на запад самолетов. Беспокойство усилилось. Неужели сбили наших?..
Я уже был готов обрушиться на Боброва, как из дымки вынырнула пара и пошла на посадку. Все напряжение сразу спало. А работники киногруппы заторопились к машине…
– Поехали быстрее туда, где упали самолеты противника!
Их можно было понять. Для съемок не хватало сбитых вражеских машин, а тут на земле сразу две. В течение получаса были отсняты кинокадры горящего «фоккера», упавшего на окраине населенного пункта, в котором располагался штаб генерала Рыбалко, опрошены танкисты, очевидцы боя. Забрав в особом отделе танковой армии пленного летчика, все, довольные, вернулись в штаб дивизии.
Луканцев и Гольберг доложили, как проходила схватка. Встретив возвращавшуюся от Легницы группу противника, они завязали с ней бой на вираже под нижним краем облачности. Луканцев напал на заднего четверки «фоккеров» и сбил его первой очередью. Тот вместе с летчиком упал в лес и взорвался. В это время к Луканцеву пытался пристроиться в хвост ведущий вражеской группы. Но Гольберг действовал решительно. Он прошил его очередью из пушек, отбил хвостовое оперение у «фоккера». Фашистский летчик все же успел на высоте двести метров выброситься из падающего самолета, спустился на парашюте прямо к нашим танкистам.
На допросе пленный подробно давал ответы на все вопросы. Я спросил его через переводчика:
– Кто вы по должности и какова была задача в этом полете?
– Я командир авиагруппы, или, по-вашему, командир полка. Мою авиагруппу на днях перебросили с западного фронта на восточный и поставили задачу: найти на автостраде ваш секретный аэродром и нанести по нему удар. Аэродром мы не обнаружили, а встретились с вашими асами, и они сбили меня и еще один наш самолет.
– За что вы награждены Железным крестом?
– На западном фронте я сбил девять американских «летающих крепостей» – Б-17.
Пленный подтвердил доходившие до нас сообщения о переброске фашистским командованием наземных войск и авиации с западного фронта на наш, восточный. Фашистские главари, чувствуя свою гибель, метались, как обреченные, стремясь продлить свое существование. Они были охвачены паническим страхом перед наступлением Советской Армии.
Киногруппа, успешно закончив съемки фильма, убыла в Москву. Полки продолжали выполнять боевые задачи и настойчиво готовились к предстоящему наступлению. В то же время мы не снижали бдительности, были готовы отразить новые налеты на наш аэродром. Пришлось ввести усиленное дежурство.
Однажды с помощью радиолокатора обнаружили группу вражеских самолетов, идущую курсом на наш аэродром. Тут же последовала команда поднять на перехват дежурные истребители. Звено под командованием штурмана 100-го полка Михаила Петрова без промедления взлетело.
Километрах в тридцати западнее Аслау звено встретило странную группу самолетов противника, вызвавшую у наших летчиков удивление. Сопровождаемый восьмеркой истребителей, летел бомбардировщик Ю-88, а на нем сверху сидел «фоккер». Позднее мы узнали, что это была своеобразная «новинка» фашистской авиации: «юнкере», начиненный взрывчаткой, и закрепленный на нем истребитель с летчиком, управляющим полетом самолета-бомбы.
Советские летчики быстро сориентировались в обстановке. Петров дал команду второй своей паре:
– Синюта, атакуй истребителей сопровождения! Я атакую «юнкерса»!
Летчик «фоккера», увидя заходящего для атаки Петрова, перевел Ю-88 в пикирование и отцепился. Но тут же попал под атаку Петрова и был сбит. «Юнкере» врезался в землю около автострады. Взрыв был такой мощный, что поднял вверх тучу земли, образовав внушительную воронку. Вражеские истребители сопровождения, потеряв еще один самолет, не приняли боя и поспешно ушли в западном направлении.
Эта попытка налета на наш аэродром была последней. Все они были сорваны. Вражеская авиация потеряла восемь самолетов и десять летчиков. В нашей дивизии потерь не было.
В начале апреля меня вызвал генерал Красовский.
– В штабе ВВС начинается отработка планов использования авиации в Берлинской операции. Хочу, чтобы вы полетели со мной как консультант по истребительной авиации.
– Благодарю вас, товарищ командующий, за доверие. Лететь готов!
По пути в Москву мы прошли над Варшавой. Столица Польши лежала в развалинах, не было видно ни одного целого здания. На языке вертелись проклятия фашистским извергам. Такой осталась в моей памяти Варшава на долгие годы.
На совещании командования ВВС мне пришлось побыть лишь один день, когда обсуждались принципы применения истребительной авиации в предстоящей наступательной операции. Красовскому надо было задержаться в Москве. Командарм разрешил мне слетать на один день в Новосибирск.
Всего день носил на руках дочурку, впервые испытывая отцовскую радость. Как не хотелось расставаться с ней, с Марией и матерью. Но шла еще война и надо было добивать фашистов. Спецрейсом на Ли-2 я без задержки вернулся в Москву.
Прилетели на фронт на аэродром Оппельн. Было чему здесь удивиться. Сотни самолетов всех типов, непрерывно, мешая друг другу, взлетали на боевые задания, торопливо садились. Своим коллегам по должности, Горегляду и Крюкову, в свое время я предложил подходящие полосы на автостраде. Но они моему примеру не последовали, мотивируя тем, что весенняя распутица кончается. Наверное, были правы. Апрель брал свое. Грунтовые аэродромы быстро подсыхали, обеспечивая работу с них как истребительным частям, так и бомбардировочной авиации.
А на земле ускоренно шло сосредоточение войск. Для обеспечения их выдвижения нам пришлось открыть автостраду, а самим перейти на подсохший аэродром Аслау. Беспрерывно днем и ночью двигались по автостраде колонны частей, автомашины с боеприпасами и горючим, артиллерийские и танковые соединения.
Огромные силы накапливались для мощного всесокрушающего удара по противнику на Нейсе и Шпрее. В эти дни, прикрывая районы сосредоточения войск фронта, мы видели с воздуха забитые частями села и лесные массивы. Душа радовалась от сознания нашей силы на финише войны.
Сомнений, что вражеская оборона будет сокрушена, не было, хотя враг не пожалел труда на ее укрепление. Он сосредоточил большую группировку, чтобы если не сорвать, то хотя бы задержать захват Берлина. Мы понимали, что последняя битва будет жестокой. Фашистские главари пойдут на любые жертвы, чтобы оттянуть час возмездия за кровь и слезы миллионов советских людей, за разрушенные города и села.
Накануне наступления наше соединение в полном составе перебазировалось к реке Нейсе на полевую площадку у поселка Бурау. В полках и в штабе дивизии прошли партийные и комсомольские собрания. На них воины обсудили свои задачи на предстоящий период. С нетерпением ждали мы время «Ч» и были готовы к выполнению боевых задач, поставленных командующим воздушной армией генералом Красовским.
Победа!
