И тогда Джон спас ее от падения.
Очень осторожно он отнес ее обратно в палату, положил на кровать и вернул капельницу на место.
Она смотрела на него снизу вверх, видя перед собой воина и любовника, потерянную душу и лидера... связанного мужчину, который, тем не менее, был готов ее отпустить.
– Почему ты это сделал? – сказала она сквозь боль в горле. – Там, в переулке. Почему ты позволил мне убить его?
Ясный синий взгляд Джона встретился с ее, и он пожал плечами.
«Я хотел, что это сделала ты. Для тебя было важно... замкнуть круг, скажем так. В жизни очень много всякого дерьма, которое редко заканчивается чем-то хорошим, а ты заслужила радость возмездия.
Она тихо рассмеялась. – Каким-то странным образом... это самый заботливый поступок из всех, что когда-либо были сделаны по отношению ко мне.
Слабый румянец окрасил его щеки, что, в сочетании с твердыми чертами его лица, смотрелось чертовски привлекательно. Но разве все в нем не было таким?
– Спасибо тебе, – тихо сказала она.
Ее улыбка погасла. – Я бы не смогла сделать этого без тебя. Ты же понимаешь. Ты помог мне отомстить.
Джон покачал головой.
Она вспомнила, как он крепко держал Лэша, прижимая подонка к тротуару, чтобы она могла нанести точный удар. Поднести ей ублюдка на серебряной тарелке с яблоком во рту – ничего лучшего Джон и придумать не мог.
Он подарил ей ее врага. Он поставил ее потребности выше своих собственных.
И на фоне всех ее взлетов и падениях, одно оставалось неизменным, не так ли. Он всегда ставил ее интересы превыше всего.
Теперь Хекс покачала головой. – Я думаю, ты ошибаешься. Принцип действия имел значение... и сейчас имеет.
Джон только пожал плечами и снова посмотрел на дверь, через которую внес ее сюда. –
Иииииии, вот оно снова.
Хекс начала смеяться... и уже никак не могла остановиться, несмотря на то, что бок начал гореть от боли, а из глаз брызнули красные слезы. Она знала, что Джон сейчас смотрел на нее так, словно она сошла с ума, и она не обижалась за это. Она тоже слышала высокие истеричные нотки в своем смехе... и удивительное дело – вот она уже не смеется, а рыдает.
Закрыв лицо руками, она всхлипывала, пока не начала задыхаться. Эмоциональный взрыв был настолько силен, что воздух с трудом поступал и удерживался в легких. Она просто разваливалась на части и даже не пыталась с этим бороться.
Когда она все-таки смогла взять себя в руки, ее совершенно не удивила возникшая перед лицом коробка с Клинекс... в руке Джона.
Она взяла одну. А потом еще одну и еще: чтобы избавиться от следов такого шоу, их понадобится чертова дюжина.
Черт, может тогда лучше воспользоваться простыней?
– Джон... – Всхлипнув, она вытерла глаза, и этот жест, в сочетании с маленькими сердечками на ее одежде, усиливал ее статус сопливой истерички. – Я должна сказать тебе кое-что. Уже давно надо было это сделать... давно. Очень давно.
Он застыл не моргая.
– Боже, это так тяжело. – Она снова всхлипнула. – И не подумаешь, что так сложно сказать три коротких слова.
Джон громко выдохнул, как будто кто-то ударил его в солнечное сплетение. Забавно, но она чувствовала то же самое. Но иногда, несмотря на волны тошноты и сокрушительное чувство удушья, нужно было сказать вслух то, что на сердце.
– Джон... – Она откашлялась. – Я...
Она расправила плечи. – Джон Мэтью... Я была редкостной дурой.
Когда он моргнул, открыл и закрыл рот, она вздохнула. – По ходу, что это все-таки четыре слова, да.
Ну, да... четыре.
Боже, на долю секунды... Джон заставил себя вернуться к реальности, потому что только в самом фантастическом сне она могла сказать ему «я-тебя-люблю».
Она всхлипнула еще раз, и этот звук был чертовски восхитительным. Черт, она была так очаровательна сейчас. Лежа на тонкой подушке, с горящим лицом, разбросав вокруг себя мятые салфетки, Хекс казалась такой хрупкой, прекрасной, практически нежной. И ему так хотелось ее обнять, но Джон знал, как сильно она ценит свое личное пространство.
Всегда ценила.
– Я такая и есть. – Она выхватила еще одну салфетку, но вместо того, чтобы использовать ее по назначению, сложила ее вдвое аккуратным квадратиком, затем в четыре раза, потом в какой-то треугольник, пока та не превратилась в тугой клин между пальцами.
– Я могу тебя кое о чем спросить?
– Ты простишь меня?
Джон застыл.
– За то, что я была тупоголовой, самовлюбленной, эгоистичной, эмоционально неустойчивой кошмарной женщиной? И не говори, что я не такая. – Она снова всхлипнула. – Я симпат. Я хорошо читают мысли и эмоции. Ты простишь меня когда-нибудь?
– Ты сильно ошибаешься.
Она засмеялась, и ему понравился этот звук.
– Но почему ты водишься со мной, не смотря ни на что? Хотя, подожди, кажется, я знаю ответ на этот вопрос. Невозможно выбрать того, с кем связываться, не так ли?
И тут ее печальный голос затих.
Хекс не сводила глаз с Клинекса, сложенного в руке, и начала разворачивать платочек, раскрывая углы и квадраты.
Он поднял руки, приготовившись жестикулировать…
– Я люблю тебя. – Хекс подняла на него свой металлического оттенка взгляд. – Я люблю тебя, прости меня и спасибо тебе за все. – Она истерично хохотнула. – Вы только посмотрите на меня, веду себя как леди.
Сердце Джона билось о ребра так громко, что он чуть ли не кинулся в коридор, посмотреть, не марширует ли там оркестр.
Хекс откинулась на подушки. – Ты всегда поступал со мной правильно. Только вот я была слишком занята собственной драмой, чтобы принять то, что было передо мной все это время. Или же я была
