– Да кто, черт побери, ты такой? – рычит Барклай.
– Джейкоб Харгрив. Полковник, сейчас не время…
– Это канал военной связи!
– Не время для представлений. Вы и ваши люди…
– Харгрив, не занимайте канал!
– Полковник, поверьте, я бы с удовольствием подчинился. У меня сейчас хватает проблем, и на эту чепуху тратить время не слишком охота, но заверяю вас: если вы позволите вертолету приблизиться, то погубите всех на борту, не говоря уже про остатки ваших войск на земле. У этой непомерной штуки есть рефлексы – нужно сперва разобраться с ней.
Барклай команду «Циклопу-4» не отдал, но я помимо воли примечаю: звук двигателей отдалился, ослаб, – в общем, кто-то принял слова Харгрива всерьез, даже если полковник против.
Но в конце концов не против и он. Стоит Барклай, охватив рукоять «мажестика», и на лице написано: если б только вместо рукояти была шея Харгрива! Но когда он снова говорит в эфир, спокойствие ледяное:
– «Циклоп-четыре», возвращайтесь на оперативную высоту.
Полковник ждет, пока звук роторов не растворится вдали, не отрывая глаз от дымящегося шпиля посреди площади. Теребит микрофон и говорит медленно, заставляя себя оставаться спокойным:
– И что же наш самоназначенный эксперт предлагает?
– Башни, по сути, биологическое оружие, закрепляющее территорию за цефами, – сообщает Харгрив. – Их теперешняя версия делает территорию безопасной для проживания пришельцев.
У Барклая дергается уголок рта – ага, плюс очко Натану Голду.
– У них есть базовый подготовительный цикл обычного функционирования, но башни могут ускорить процесс в ответ на появление… э-э… биологической угрозы. Как только башня поднялась и начала работу, она воспринимает приближение любой чужеродной белковой формы как угрозу и выделяет споры раньше времени – разумеется, в ущерб площади покрытия. Но даже преждевременная, хм, эякуляция погубит всех ваших людей.
– Ваши рекомендации?
От Барклаева голоса пиво в бочках замерзло бы.
– Конечно же, вы должны нейтрализовать башню. – Харгрив делает паузу, будто записной комедиант после шутки. – К счастью, я снабдил вас всеми средствами для этого.
Все смотрят на меня.
Я уже побывал внутри – и кончилось оно невесело.
Харгрив настаивает, чтоб я вскарабкался по шпилю и залез сверху. Ага, аж два раза – не хочу еще раз оказаться в роли вычихнутой сопли, если Харгрив опять напутает с предсказаниями. Значит, проламываться надо где-то внизу, на уровне земли. Как ни странно, я нахожу подходящее место. Бреду вокруг исполинской штуки, карабкаюсь через пласты вздыбленной мостовой, разорванные трубы, и, конечно, все с виду чужое, инопланетное, но…
Но все-таки останавливаюсь перед сегментом, чуточку отличающимся от прочих: то ли сместился вбок, то ли сочленение не так соединилось, – в общем, как хотите, так и зовите. Большинство людей и не заметило б, а редкий человек с наметанным на стандартность глазом подметил бы разницу между сегментами, но не понял бы, к чему она. А мне будто знакомый голос шепчет: «Панель доступа». Я выжидаю, но чертов голос не говорит ничего вроде «код доступа» или «нажми там-то и там-то».
Приходится взрывать гранатой-липучкой.
В дыру тянет, засасывает: перепад давлений, как и в прошлом шпиле. Ей-богу, эти штуки работают на пневматике, заглатывают побольше воздуха, чтоб потом учинить гигантский выброс спор. А это значит, пока оно вдыхает, можно не бояться.
А вот когда замрет, ребятки, делайте ноги, и побыстрее.
Внутри такое же спорохранилище, как и в прошлой башне, вокруг изогнутые панели, за стеклами – вихри спор. Виртуальный Харгрив не отстает, будто стервятник от падали, напоминает, как мало осталось времени, как важно, чтоб я «нарушил процесс подготовки спор к распылению», как вероятен на этот раз «благоприятный исход». Я задумываюсь про дыру, только что проделанную в башенной шкуре: ведь открытая дверь – прямая дорожка спорам к незащищенному мясу вокруг. Пока есть разница давлений, споры наружу не пойдут – конечно, пока эта разница держится.
Но если стоять опустив руки, все вокруг покроется спорами, и тогда уж точно никто не выживет. Поэтому я принимаюсь за роль слона в посудной лавке, инопланетная машинерия визжит и стонет. Как и раньше, вокруг поднимается тайфун из спор, видимость нулевая, споры липнут к поверхности нанокомбинезона, словно миллионы ключей в поисках замочных скважин. Как и раньше, трещит статика. Как и раньше, бежит по экрану лог:
Но на этот раз выдает: «Интерфейс сгенерирован». И: «Выполняется!»
Внезапно споры искрятся снежно-белым, вокруг сплошь гудение, водопад, буря из миллионов крошечных голосов, выучивших новую песню и передавших ее миллиардам других, песня миллиардов, научивших триллионы. Это звук цепной реакции, торжества мимесиса. Звук процесса, сосущего энергию, словно Нью-Йорк в новогоднюю ночь, звук тревоги в моей голове, множества красных иконок, вспыхнувших перед глазами.
Уровень энергии валится тонной кирпича с обрыва. Нужно убираться отсюда, и немедленно!
Карабкаюсь, пригнувшись, выпадаю из дыры, голодные споры несутся за мной хвостом кометы. Пытаюсь разогнуться – это трудно, почти невозможно, я снова человек со слабыми человечьими мускулами, шатаюсь под весом комбинезона. В ушах сумятица эфирных голосов, перелаиваются бойцы с земли и с вертушки, Харгрив, Барклай, все твердят мое имя: «Алькатрас, Алькатрас – где он, его нет!»
Вываливаюсь на покалеченную мостовую, лежу, глядя в небо. «Циклоп-4» удирает, нагруженный под завязку, растворяется в небе.
Надо мной наклоняются, вместо глаз – оранжевые пылающие огни. Меня поднимают, как пушинку. Тварь не одна – площадь кишит цефами.
И тут шпиль выстреливает. Сверху вьется удивительное, невиданное облако – белое, сверкающее, пушистое. Это наночастицы общаются друг с дружкой сразу во всем видимом спектре, передавая Евангелие от Харгрива, но про это я выяснил гораздо позже. А тогда увидел: чужеродная, заразная, перекрученная страшила выдохнула в небо галактику ярчайших звезд, и так оно прекрасно, что я забываю о неминуемой и скорой смерти.
И тут до цефов доходит, что к чему. Топтун роняет меня и на полной скорости несется прочь – а белая лента из облака тянется вслед карающим пальцем Господним, касается легонько. Топтун просто плавится, вытекает жижей из экзоскелета – бледненькой, прозрачной, чистенькой. Экзоскелет же оседает нескладной грудой металлолома.
Охотник срывается со стены, шлепается, разливается лужей. Полукварталом дальше шатается визгун – топает ко мне, приседает, но визга испустить не может. Тварь не сдается – встает в полный рост, шагает медленно, целеустремленно, осторожно ставя ноги. В движениях видна отчаянная попытка сохранить лицо, обреченное достоинство, – и во мне пару мгновений шевелится жалость. В бок визгуну врезается ракета и взрывается, сшибая с ног. В эфире уханье и вопли, я поднимаю глаза к небесам и вижу «Циклопа-4», идущего на второй заход. Из турбины правого борта вырывается пламя. «Циклоп» качается, разворачивается, зависает в десяти метрах от меня и в паре над землей, не решаясь опуститься ниже.
Я не могу встать – нет сил. Поэтому ползу, волочу себя по мостовой, словно параплегий, к машущим рукам и призывным голосам. Меня подхватывают, отрывают от земли, закидывают наверх – и мостовая медленно удаляется. Индикатор заряда на экране постепенно желтеет, чувствую: система потихоньку приходит в себя. «Циклоп» уносится в небо, мне дают грузовую стропу, я ухватываюсь для страховки и выглядываю наружу, смотрю на поле боя, полное опустелой машинерии. Экзоскелеты и панцири валяются
