— Послушайте, — сказал Бойс Ганн, — что случилось? Почему мы ждем?
— Придержи язык, оп, — проворчал машин-сержант, командовавший конвоем. Но вид у него был обеспокоенный. Один из подчиненных что-то ему сказал, сержант ответил вполголоса. Ганну удалось уловить лишь несколько слов: «Что-то не в порядке с туннелями, на каком-то участке. Помолчи. Когда они будут готовы нас принять, мы узнаем.»
Громадные сорокафутовые сферы вагонов безмолвно ждали, лежа в ложах несущих челноков на путях. Ганн смотрел на них, размышляя. Судя по всему, едут они куда-то в отдаленное место. На короткие расстояния редко ездят субпоездом. Атомные буры Плана проложили прямые туннели между всеми важными центрами, пронизывая иногда сам никелево-железный слой земной коры, например, между Калькуттой и Сиднеем. Огромные грузовые и пассажирские шары-вагоны развивали такую скорость, что их главным противником становилась сила Кориолиса. Электростатические катушки, окольцовывающие стены туннелей, удваивали и утраивали силу по бокам, компенсируя вращение Земли, старавшееся отклонить вагоны с прямого пути. На субпоезде в любую точку земного шара можно было попасть за несколько часов.
В сознание Ганна проник шум замешательства, и он сконцентрировал внимание на происходящем в помещении станции. Огромная серая сфера плавно въехала в зал, выползая из открывшейся пасти туннеля, стены которого через равные промежутки перетягивали силовые катушки.
— Что-то они завозились, — проворчал машин-сержант. — Ладно, пошли. Сейчас нас пустят в вагон.
Сержант не ошибся. Через десять минут они уже были внутри шара-вагона, усаживаясь в пассажирском купе. Но прошло еще больше четверти часа, прежде чем Ганн почувствовал плавный толчок, означавший, что поезд начал двигаться.
Охранники, оказавшись в вагоне, держались с меньшим напряжением. Теперь Ганн не мог от них сбежать — деваться ему было некуда, они были заключены в сорокафутовую сферу. Снаружи были лишь огромные электростатические обручи-кольца да безвоздушное пространство туннеля, по которому поезд несся со скоростью нескольких тысяч миль в час. Пара охранников куда-то исчезла, потом появилась с довольными усмешками на лицах и дала возможность уйти остальным. Очевидно в вагоне имелся буфет. Даже сержант в радарном шлеме казался более похожим на человеческое существо.
Больше всего Ганн хотел узнать, что случилось с сестрой Дельта Четыре. В один из моментов, когда напали пироподы, она показалась ему не такой уж хладнокровной слугой Машины, она чем-то напомнила ту девушку, которую Ганн целовал в Плайя Бланка. Вдруг ему удастся снова завоевать ее или добиться от Машины необыкновенной награды — освобождения Джули Мартин...
Но это были только мечты. И, принимая во внимание его настоящее положение, совершенно безумные.
Ганн сознавал, что каждую секунду, каждую свою мысль он должен направить на тщательное обдумывание ситуации, должен попытаться понять, почему он оказался в таком положении и что он может сделать. Но положение казалось безнадежным. С подобным тошноте чувством Ганн ощущал, что сходит с ума сама Вселенная. Начиная с того момента на станции Поларис, когда он решил проследить за полковником Зафаром, опустившимся на снежную протопланету, события несли Ганна вперед, подобно мощному потоку; он не мог в них разобраться и ничего не мог сделать, чтобы как-то повлиять на их ход. Дело было не в том, что Ганн не был способен их понять, а в том, что все происходящее не поддавалось объяснению в разумных определениях жизни Плана Человека...
Он снова вдруг почувствовал тошнотворное головокружение, и на этот раз в буквальном смысле.
Бойс Ганн в тревоге вскочил на ноги. Он не мог не вспомнить о странном головокружении, которое предшествовало его падению в двадцать миллиардов миль глубиной... и это было то же самое ощущение, которое он испытал перед нападением пироподов на катакомбы Планирующего...
Но на самом деле причина была совсем в другом. Это ощущение сейчас легко объяснялось. Вагон субпоезда тормозил свой бег. Наконец, он застыл, медленно вращаясь между силовыми катушками в вакууме туннеля.
Если у Ганна и могли появиться сомнения относительно своих ощущений, то крики охранников быстро развеяли бы эти сомнения. Казалось, все пассажиры шарового вагона кричали одновременно.
— Что случилось? Мы остановились! Великий План, мы на глубине в пару сотен миль... Температура... Помогите... Выпустите меня!
Голоса сливались в неразборчивый шум, но в каждом из них, словно лезвие ножа, слышалась нотка паники. В вагоне субпоезда царил ужас, который невозможно было уменьшить словами, потому что причина его была слишком реальна.
Машин-сержант сразу оценил ситуацию. Кивнув антеннами радарного шлема, он проревел:
— Вперед, выходи! Эти бараны передавят друг друга, если мы их не приведем в порядок!
Бойс Ганн был оставлен в одиночестве. Он слышал, как охранники криками отдают приказы, наводя спокойствие среди пассажиров субпоезда. Кажется, никто не мог сказать, что происходит. Поезд остановился, вот и все. Они повисли на глубине в несколько сотен миль, в жаре, которая была способна расплавить алюминий, где давление в пыль сокрушает даже алмаз, где их предохраняют только силовые кольца туннеля. Видимо, та же причина, которая задерживала движение перед их отъездом, снова вмешалась в движение поездов.
Разница была только в одном — здесь их не могла отыскать рука помощи со станции, и если бы в работе катушек силовых полей произошел сбой хоть на секунду, они погибли бы мгновенно. И даже если поле не исчезнет, они все равно умрут через несколько дней от удушья, если поезд не сможет снова двигаться.
Потом, совершенно неожиданно, Ганн почувствовал новый толчок — вагон пришел в движение.
Только когда громадная сорокафутовая сфера набрала скорость, Ганн осознал, что все это время почти не дышал. Люди за пределами купе испустили всеобщий вздох облегчения. Один за другим возвращались охранники, весело переговариваясь и смеясь. Теперь они казались почти такими же, как все остальные люди. Они не включили Ганна в разговор, но и не старались заставить его молчать. Один из них даже исчез на несколько минут и вернулся с подносом напитков из буфета...
И в этот момент громадный шар вагона снова тряхнуло. Толчок... визг раздираемого металла... и они остановились, словно врезавшись в какую-то преграду. Ганна и охранников швырнуло на противоположную стенку купе, словно пригоршню камешков.
Ганн слышал вопли и скрежет ломающегося металла вагона.
— Конец! — завопил кто-то. — Поле погасло!
И, погружаясь в черноту обморока — он еще не чувствовал боли, но сознавая, что истекает кровью, — он слишком сильно ударился о стену и встать уже не мог, — Ганн успел подумать: «Он прав. Это конец.»
Когда он снова открыл глаза и обнаружил, что до сих пор жив, он ощутил едва ли не разочарование. Он лежал в палате госпиталя. Голова раскалывалась — казалось, целый корпус барабанщиков попользовался ею для репетиции. Ганн все же рассмотрел из-под бинтов, что одна его рука заключена в белый кокон фиксатора.
Он уцелел.
Над Ганном склонилась сестра-общительница. Ганн произнес отчетливо:
— Я думал, что туннель рухнул.
— Тише, — мягко сказала сестра. — Он действительно рухнул. Но вы оказались у самой поверхности, и аварийной бригаде удалось откопать вас.
— Почти у поверхности? — скосив глаза, Ганн разобрал рядом с сестрой фигуру еще одного человека. На какой-то безумный миг ему показалось, что это сам Ангел Смерти, явившийся по его душу. Но потом он понял, что это всего лишь служитель-связник, державший в руке связь-куб и шептавший в скрытый в нем микрофон звенящие ноты.
— Значит... значит, я в центре обучения? — спросил Ганн.
Сестра кивнула.
— Попробуйте заснуть, — велела она. И Бойс Ганн был рад послушаться.
Целых три дня Бойс Ганн находился на положении выздоравливающего. Это было куда лучше, чем его прежний статус главного врага общества.
Ганн был пока свободен от опеки охранников — часть их погибла в аварии, и теперь им предстоял
