– И, конечно, безработных, – вставила молодая юристка с обескураживающим апломбом красивой и умной женщины, которая знает себе цену. – Кроме того, я хотела бы обратить внимание нашего друга на тот факт, что зачинателями всех великих революций в истории были интеллектуалы, а вовсе не простой народ. Карл Маркс не был простым человеком и даже не был русским.
Профсоюзный деятель захлопал в ладоши и закричал:
– Правильно! Правильно!
Остальные тоже, каждый по-своему, выразили подруге Макса свое одобрение.
Вот как, подумал я и решил воздержаться от второго вопроса, который хотел задать: откуда мы возьмем деньги на эту затею?
– Тем не менее, – словно заправский председатель, сказал Макс, – я отнюдь не осуждаю Одили за это его замечание. Он всегда любил ставить точки над «и». Знаете, как его звали в школе? Дотошный!
Все засмеялись.
– А я со своей стороны могу вам сообщить, что Макса у нас звали Куль Макс, – вставил я. – Его ничто не могло вывести из себя.
– Таким он и остался, – сказала юристка, подмигивая Максу.
– Я бы попросил вас! – шутя пригрозил Макс – Итак, леди и джентльмены, или, следуя примеру нашего друга, джентльмены и леди…
– Ну, Макс, тебе я этого не прощу! – с притворным возмущением воскликнула девушка.
– Давайте устраним все эти затруднения. Будем называть друг друга просто «товарищ», да? – с нервным смешком предложил европеец, и я понял, что в отличие от остальных он все принимает всерьез.
– Правильно! – поддержал его профсоюзный деятель.
– Да, но я уже не раз говорил, что не хочу давать повода объявлять нас коммунистами, – сухо сказал Макс – Мы не можем себе это позволить, это нас сразу угробит. Наши противники будут показывать на нас пальцем и кричать: «Посмотрите на этих безумцев, они хотят, чтобы все было общее, даже жены». И тут нам конец, это же ясно.
– Не знаю, не знаю, – сказал профсоюзный деятель. – По-моему, наша беда в том, что уж больно мы пугливы. Мы считаем себя нейтралистами, но стоит нам услышать слово «коммунист», как мы начинаем трястись от страха и готовы наложить в штаны. Прошу прощения, – добавил он, обращаясь к пашей единственной даме. – В январе я был в России. Недавно меня спросили, зачем я туда поехал. Я ответил: нельзя все время смотреть в одну сторону – шея одеревенеет.
Мы расхохотались, и европеец смеялся громче всех.
– Я понимаю, Джо, но… – начал было Макс, но Джо не унимался.
– Нет уж, прости, Макс, – продолжал он, – я говорю серьезно. В конце концов, свободные мы граждане или нет?
– Нет, – сказал Макс, и все снова расхохотались, не исключая Джо, у которого, видимо, сразу исчез запал.
Я был поражен спокойной уверенностью Макса. Он отлично ориентировался в обстановке, и вера в свое дело сочеталась в нем с практическим чутьем и здравым смыслом.
Помню, как-то раз он сказал мне: «На очередных выборах нам не победить». Собственно говоря, это было очевидно, и его предсказание не свидетельствовало об особой прозорливости. Но сколько мы видели партий, которые вырастали, как грибы после дождя, громогласно возвещали, что на ближайших же выборах одержат победу по всей стране, а вслед за тем, как грибы па солнцепеке, усыхали и рассыпались.
– Наша задача, – говорил Maкс, – дать первый толчок движению, пусть даже слабый – рано или поздно это приведет к взрыву. Взрыв будет. Не знаю, когда и как он произойдет, но он неминуем. Такой застой и разложение не могут продолжаться до бесконечности.
– А где вы рассчитываете достать деньги?
– Кое-что у нас уже есть, – улыбнулся Макс, – во всяком случае, на предвыборную кампанию хватит. А подкупом избирателей предоставим заниматься ПНС и ППС. Мы только забросим несколько кошек на их голубятню и посмотрим, что из этого выйдет. В данный момент я собираю документальные свидетельства коррупции в верхах. Трудно представить, что там творится.
– Охотно верю.
Мы уже собирались ложиться, когда я шутя спросил Макса, сочиняет ли он по-прежнему стихи. Порывшись в бумагах, он отыскал листок со словами песни на популярный мотив – он написал ее семь лет назад, в дни упоительных надежд, вскоре после провозглашения независимости. Теперь он пел эту песню, как панихиду. И поверьте, слезы выступили у меня на глазах – я оплакивал надежду, которая умерла, едва родившись. Если хотите, назовите это сентиментальностью.
Сейчас, когда я пишу эти строки, стихи Макса «Танец в честь Матери Земли» лежат передо мной, и я мог бы привести их целиком. Но невозможно передать словами трагическое чувство, овладевшее мною в тот вечер, когда Макс пел свою песнь, отбивая ногою ритм, и в памяти моей воскресали всеобщий подъем и светлые ожидания, воодушевлявшие нас семь лет назад. Теперь эти семь лет казались мне семью столетиями.
Я читал и перечитывал заключительную строфу. Бедная черная мать! Как долго ждала она, что сын ее вырастет, утешит ее и вознаградит за долгие годы позора и притеснений, а сын, на которого она возлагала столько надежд, оказался Нангой.
– Бедная черная мать! – сказал я.
– Да, бедная черная мать! – отозвался Макс, глядя в окно. После долгой паузы он обернулся и спросил, помню ли я еще Библию.
