вы боитесь?
– Конечно же, нет. – А потом, поскольку Артемизия твердо верила, что в искусстве самое важное – правдивость, она сглотнула и кивнула.
– Я должен признаться, что сначала и сам немного испугался.
Она фыркнула:
– Вы? Мистер Стеснительность-мне-не-свой-ственна?
– Иногда единственный способ встретиться лицом к лицу со своими страхами – не обращать на них внимания и идти вперед, – заявил он. – Быть голым, то есть, прошу прощения, ваша светлость, быть обнаженным перед тем, кого вы едва знаете, действительно довольно устрашающая перспектива. Но в этом отношении вам все про меня известно.
Артемизия подумала, на самом деле ли мистер Доверспайк ей хорошо известен. Мысли о нем часто не давали ей покоя. Да, этот мужчина действительно нравился ей, но он был слишком сдержанным для обычного рабочего, а от представителя дворянства его отличало исходившее от него едва уловимое чувство опасности. Несмотря на то, что Томас провел в обществе Артемизии уже больше недели, он до сих пор оставался для нее загадкой. Она по праву считала себя наблюдательнее многих, однако ей все-таки не удавалось разгадать секреты чужого сердца.
Она пыталась избавиться от воспоминаний о его поцелуе, но иногда память воскрешала их помимо ее воли. Это было сродни урагану, который сметал все доводы рассудка и оставлял за собой опустошение. Наверное, именно вид его чувственного рта сейчас уничтожил остатки разума, ведь она действительно начала раздумывать над его предложением.
– Я никогда не смогу объяснить вам, на что это похоже, – заверил ее он. – Хотите узнать, что вы просите от своих натурщиков, испытайте это сами. – Он насмешливо поднял бровь и добавил: – Если осмелитесь.
Если она не согласится с его предложением, он не перестанет обвинять ее в том, что она унижает его достоинство. Этот несносный человек загнал ее в угол, и у нее нет ни малейшей возможности отказаться от его предложения.
– Я сейчас вернусь. – Герцогиня направилась к комнате для переодевания. Когда она закрыла за собой дверь, внутри у нее все переворачивалось. Артемизия сделала глубокий вдох. В конце концов, она же ожидает, что натурщики без особых усилий решатся на подобный подвиг, и, справедливости ради, следует иметь представление об их настоящих ощущениях.
Ее руки дрожали, когда она снимала испачканный краской передник. Простое муслиновое платье последовало за ним. Когда она разделась до нижнего белья и осталась в сорочке, панталонах и корсете, то поняла, что дальше ей не справиться. Ей не удастся расшнуровать корсет.
– Все в порядке, ваша светлость?
– Да, у меня все хорошо, – ответила Артемизия, досадуя на дрожащий голос. Проклятые французские модельеры. Она давно считала, что мода заставляет людей выглядеть глупо. Разве правильно, что взрослая женщина не сумеет раздеться без посторонней помощи? Она не подумала об этом, когда согласилась на этот фарс. И теперь придется признать, что дальше ей самой не справиться.
– Не нужна ли вам помощь со шнуровкой?
– Как мило с вашей стороны предложить помочь! – Ей следовало понять, что он непосредственно знаком с процессом раздевания женщин и не позволит ей отказаться от задуманного только лишь из-за технической стороны дела. – Да, мистер Доверспайк. Ваша помощь очень бы мне пригодилась, – сказала герцогиня так спокойно, словно его помощь в снятии корсета была самым привычным делом. Артемизия уже дала свое согласие, и меньше всего ей хотелось показать этому человеку, что она не справилась с задачей. Она повернулась к своему натурщику спиной, уверенная в том, что он знает, что делает.
Когда Тревелин начал развязывать узел, она затаила дыхание. Освободив ее от пояса, пальцы поднялись вверх по позвоночнику, ослабляя шнуровку корсета.
Внезапно ей пришло в голову, что придется снова прибегнуть к помощи мистера Доверспайка и просить его зашнуровать корсет, когда они закончат.
Мистер Доверспайк снял с нее корсет, и ее грудь под тонкой сорочкой больше ничто не стесняло. Теперь она могла глубоко вздохнуть, но ей по-прежнему не хватало смелости повернуться к нему лицом. Кто знает, что она теперь прочитает в его карих глазах?
– Благодарю вас. Теперь я справлюсь сама, – тихо промолвила она, и ее помощник вышел из маленькой комнатки, оставив Артемизию наедине со своими страхами. Она стянула через голову сорочку и спустила панталоны. Что он подумает, когда увидит ее? Герцогиня уже жалела, что не позаботилась поставить в комнате зеркало для натурщиков. Ей не терпелось поскорее узнать свои недостатки.
Артемизия опустила голову и оглядела себя. Ее соски были напряжены, а если бы она провела рукой по нежной округлости живота к темным завиткам волос над стройными ногами, то поняла бы, что они увлажнились.
Сердце ее забилось, и она почувствовала ответную пульсацию в своем лоне. Артемизия уже почти решила, что это и так самый смелый поступок в ее жизни, и вовсе не обязательно доводить его до конца. Необходимо лишь снова облачиться в панталоны и сорочку и позвать мистера Доверспайка, чтобы тот снова зашнуровал корсет.
Но тогда она признается ему в трусости и лицемерии. Как можно ожидать от натурщиков, что во имя искусства они должны сделать то, на что она сама пойти не готова?
Артемизия сняла с крючка вторую робу и просунула руки в широкие рукава. Она плотно запахнула ее и удивилась, как приятно ощущение бархата. Ей и раньше приходилось носить бархатные платья, но под ними скрывалось многослойное нижнее белье – панталоны, сорочка, корсет, нижние юбки, кринолин. Мягкая ткань мало соприкасалась с ее кожей и уж точно не в этаких интимных местах. Это ощущение было, по ее мнению, нездоровым, но она решила, что ей оно даже нравится.
– Требуется помощь, ваша светлость? – раздался из-за закрытой двери голос мистера Доверспайка.
– Нет, спасибо, – сказала она, решив вести себя свободно и непринужденно. Сделав глубокий вдох, Артемизия открыла дверь.
Его удивленный взгляд почти стоил тех кульбитов, которые выделывал ее желудок.
Она прошествовала к центру комнаты.
– Ну же, не стойте без движения и не глазейте на меня. Если вы намерены меня рисовать, то придется что-то делать. Альбом теперь ваш, а новый мелок вы найдете в верхнем ящике столика.
Он быстро взял названные ею предметы и сел на стул с прямой спинкой, забросив ногу на ногу, чтобы положить альбом.
– Когда будете готовы, можем начать. – Уголок его губ приподнялся в тщательно скрываемой усмешке.
Внезапно лицо его потеряло оживленное выражение, а глаза потемнели. Артемизия чувствовала, как его взгляд прожигал толстый бархат. Должно быть, он испепелит ее взглядом, когда роба не будет заслонять ему вид. Она опустила глаза, будто бы ее заинтересовал узор на паркете, поскольку была не в силах встретиться с ним взглядом. Повертев в руках отворот робы, герцогиня спустила ее с одного плеча. Дрожь предвкушения пробежала по телу, но теперь, когда пришло время для решительных действий, Артемизия начинала сомневаться, получится ли у нее.
Она уже готова была признать свое поражение, когда вдруг раздался тихий кашель.
– Вы не спросили, в какой позе я хочу вас видеть, – напомнил мистер Доверспайк, и Артемизия удивилась тому, как хрипло звучал его голос.
Она подняла на него глаза и внезапно осознала, что он первый мужчина, который видит ее обнаженной. Жалкие попытки покойного мужа познать ее тело совершались в полной темноте. Забавно, что незнакомец узнал ее так хорошо, как не знал человек, чей титул она носила.
– Так в какой позе вы хотите меня увидеть? – тихо повторила Артемизия.
Его губы шевельнулись, будто бы он хотел сказать что-то, а потом передумал.
– Повернитесь и смотрите в сторону, – мягко сказал он. – Так будет проще.
Она повиновалась, в то время как сердце в груди отбивало барабанную дробь. Ей пришлось заставить себя дышать глубоко.
– Теперь пусть роба спадает с вашего плеча. Вот, хорошо. Немного ниже.
Она обнажила перед ним спину и почувствовала на коже прикосновение бархата, а затем легкое дуновение воздуха. Ткань опустилась по позвоночнику, под изгиб талии, диагональю разделив ее изящную фигурку и достигнув запястья левой руки.
– Опустите робу до правого локтя. Немного согните руку и слегка поднимите ее, – приказал он непривычно напряженным голосом.
Ей пришло в голову, что он драпирует ее столь элегантно, как это сделал бы любой профессиональный художник, и использует складки материи, чтобы создать контраст между линиями и текстурами. Пусть Томас Доверспайк и уверял, что он не художник, но у него явно был художественный вкус.
Она приспустила ткань, открыв его взору все изгибы своего тела. Не послышался ли ей его изумленный вздох? Жаркая волна пробежала по ее коже, и Артемизия ощутила приятное тепло при мысли о том, что его взгляд внимательно скользит по ее фигуре.
– Могли бы вы повернуться вполоборота? – спросил он хриплым шепотом.
– Вот так? – Она слегка изогнулась, понимая, что с этого ракурса он увидит одну из ее грудей, и от этой мысли ее соски напряглись.
– Просто идеально, – сказал Тревелин с восхищением.
Артемизия прекрасно понимала, что он не имел в виду ничего особенного, однако почувствовала странное чувство удовлетворения от того, что он выбрал именно это слово. Идеально. Те, кто не мог понять ее преданности искусству, называли ее бесстыдной и безответственной. Но никто еще не называл ее идеальной. Внутри у нее снова все затрепетало.
Она повернулась и взглянула на него через плечо.
– Вот так! Не двигайтесь, – сказал, он взволнованно. Его темная голова склонилась над альбомом, и мелок заскрипел по
