— «Пино-Гри»? — осторожно спросил я жену. Она молча кивнула.
Она была очаровательна. Темное платье мягко облегало фигуру и подчеркивало все достоинства. Глубокое декольте и стройные ноги притягивали взгляд, как магнитом. Даже финансисты за соседним столом на время прекратили споры. Я купался в аромате «Дюны» и делал вид, что не замечаю завистливых вздохов.
— Где штаны порвал? — спросила Аля.
— Ветер был встречный.
— Может, пойдем домой, а то завтра на работу проспишь…
— Не торопись. Посидим еще немного.
Тим с Маратом достали картонное поле давно забытой настольной игры «Империя» и увлеченно делили планеты. Пенкин спал. Музыкант вспомнил про Элтона нашего Джона и лихо наигрывал что-то, отдаленно напоминающее «Goodbye Yellow Brick Road». Было хорошо, как во сне…
Сергей Стрелецкий
Моривасэ Моногатари
Однажды самурай Цюрюпа Исидор пошел в Бибиревское отделение милиции на улицу Лескова испросить дозволения на получение временной московской регистрации. Вернувшись, он долго сидел на циновке перед гипсовой статуей Будды, а затем взял мобильник и набрал номер наставника Кодзё.
— Наставник, — сказал самурай Цюрюпа Исидор, — а что говорил Будда о жадности?
И так печален был его голос, что шарфюреру Отто фон Какадзе, который слушал этот разговор по долгу службы, впервые после «Сказки странствий» захотелось плакать.
— Сейчас уже нет той жадности, о которой говорил Будда, — грустно сказал наставник Кодзё. — Но если бы Будда говорил о сегодняшней жадности, то он сравнил бы жадного человека с рыбой, которая пытается съесть червяка, много превосходящего длиною ее пищевод. И это был бы первый вид жадности. Второй же вид жадности, о котором, согласно твоему настроению, ты и спрашиваешь меня, это жадность другой рыбы — той, что пытается съесть червя, который еще не заглочен целиком первой рыбой, но уже частично прошел через ее пищевод.
— То есть вторая рыба пытается вырвать червя изо рта первой? — переспросил самурай, уже подозревая грядущий ответ.
— Я не говорил, что изо рта, — просто сказал наставник Кодзё.
И тут шарфюрера Отто фон Какадзе стошнило прямо на дорогостоящую казенную аппаратуру, и он перестал слушать мудрые речи, которые ему положено было слушать по долгу службы.
Однажды самурай Цюрюпа Исидор проходил по Садовой мимо странноприимного дома Шереметевых и что-то вдруг захотел яблок. Надеясь найти спелые плоды в саду странноприимного дома, он свернул к воротам и заговорил с почтенным привратником.
— А что, отец, — спросил Цюрюпа Исидор привратника, — яблоки в вашем саду есть?
— Яблоки, господин, — с поклоном ответствовал страж, — продаются в общедоступном магазине за углом. А здесь у нас странноприимный дом, и входить сюда без разрешения запрещено.
Тогда Цюрюпа Исидор удивился и разгневался.
— Мое имя Цюрюпа Исидор, — сказал он, — я самурай клана Мосокава. Ты стоишь на моем пути. Назови свое имя, чтобы я знал, с кем буду сражаться сейчас.
— Господин, меня зовут Зильберман Петрович, и я привратник дома Шереметевых. Долг перед моим повелителем не позволяет мне пропустить вас, а потому, таки да, одному из нас придется умереть из-за того лишь, что вам захотелось яблочек на халяву.
Тогда Цюрюпа Исидор устыдился, ибо ответ привратника был учтив и искренен. К тому же самурай только сейчас увидел рядом с воротами надпись «Проход запрещен», скрепленную официальной печатью.
— Благодарю вас, достойный привратник, — сказал он. — Вы указали на мою оплошность и позволили мне избежать позора, которым я запятнал бы себя, если бы убил вас. Вы же, погибнув, честно исполнили бы волю вашего повелителя. К тому же, в вашем саду все равно нет яблок, достойных самурая моего ранга.
Он поклонился почтенному привратнику и удалился, удивляясь тому, как мог он даже на секунду поставить личные интересы выше общественных.
Однажды самурай Цюрюпа Исидор и мудрый наставник Кодзё сидели на циновках в общаге ЛЭТИ на 1-м Муринском и медитировали.
Дух самурая устремился в глубину столетий, в славные времена, когда жестокий Ода Нобунага и его соратники одержали множество побед, смиряя чрезмерную гордыню князей и укрепляя верховную власть в стране. Цюрюпа Исидор вспоминал о предательстве, которое погубило господина Ода, и сердце его преисполнялось горечью.
И когда горечи этой накопилось больше, чем сердце его могло выдержать молча, самурай открыл глаза и произнес такую хокку:
Наставник Кодзё кивнул и, не выходя из медитации, сказал с одобрением:
— Хорошо и к месту. Я тоже как раз о деле «ЮКОСа» думаю… Видимо, знал он об этом деле что-то такое…
Однажды самурая Цюрюпу Исидора на Большой Юшуньской улице остановили по пьяному делу два милиционера и решили проверить у него права.
— Я Цюрюпа Исидор, самурай клана Мосокава, — сказал им Цюрюпа Исидор.
— Ну и, ик, ё?.. — не понял его слова первый постовой.
— Закон вежества требует, чтобы вы назвали ваши имена, дабы я знал, на каком основании вы требуете предъявления прав.
— Да ёпсть, — сказал второй постовой. — Какого, бря, сука, бря? Гибедидэ Носков, бря. Сука.
— Ну ё!.. — согласился его приятель. — Ык. Гаи Шура.
Это немного походило на знакомые Цюрюпе Исидору самурайские имена, и он покладисто счел, что традиция соблюдена. А поскольку прав и автомобиля у него не было, он направил свой путь далее в сторону Севастопольской площади. Так как шел он пешком и не спеша, разбойники догнали его и с громкими криками попытались обойти с флангов.
На следующий день наставник Кодзё объяснял Цюрюпе Исидору, что ему стоило бы не обнажать оружие сразу, а обратить на нарождающееся неприятное недоразумение внимание будочников, несущих стражу перед автостоянкой гостиницы «Севастополь». Но в глубине души даже наставник Кодзё понимал, что в этом случае Цюрюпе Исидору пришлось бы сражаться не с двумя, а как минимум с пятью нетрезвыми
