пистолеты ночью намного дальше, чем днем.
Ура, мы ломим, гнутся шведы. Пустотелые отступили. Достаем сумки и заряжаемся.
— Эй, пилоты!
Как один, поднимаем головы. С нами еще никогда не разговаривали.
— Вы где?
— Чего надо? — крикнул Стенька.
— Мне — ничего. А ей надо дышать. При слове «ей» у меня в груди екнуло.
Голос был из-за угла здания. Мы бросились на крик. Только Антуан — куда-то вправо.
Пустотелый стоял на крыльце между двумя колоннами. Екнуло в груди не зря — он прижимал к себе Оксану. Сдавил ей шею в сгибе локтя. Ксана была без сознания.
— Сволочь, она жива?
— Пока да. Бросайте пушки.
Мы движемся на него, выставив бластеры. А слева, прижимаясь к стене, подкрадывается Антуан. Семимильными шагами успел обежать здание.
Пустотелый заметил его, когда Антуан почти достиг колонны. Ксана оторвалась от крыльца и оказалась между ними.
Глупо, конечно. Не под пулю ведь он ее подставил. И если бы Антуан тогда выстрелил, может, все бы и кончилось. Но Антуан не выстрелил. Забыл, что у него все-таки не настоящий бластер.
— На землю! Водомет на землю!
Оружие нехотя чиркнуло об асфальт.
— Дальше!
Антуан пинком отправил бластер к стене сарая, куда убирали инвентарь.
— К ним!
Антуан демонстративно поднял руки и пошел к нам.
Оксана недолюбливала его за манерность. Пожалуй, из нас у него пока самая слабая Оболочка.
Да, не сказал сразу: в руках у пустотелого не Оксана, а ее пилот. Впрочем, от себя в Оболочке она мало отличается.
— Вы — бросайте свои через забор!
Это про тот, который отделяет площадку старшей группы от младшей. За ним — сплошная сирень.
Мы со Стенькой разоружаемся последними.
— Поднимите штаны! Живо! Делать нечего.
— Тоже — выкидывайте все!
Я достаю «дерринджер». Ружье, которое так и не стрельнуло. Стенька отдирает посаженные на скотч шприцы с водой.
Потом пришлось повернуться, снять майки и тоже отодрать кому прицепленный на спину пистолет, а кому — целый шприцовый патронташ. Отчетливо разносится «крэк-крэк-крэк».
Становится холодно. Пробивает дрожь.
Наш маленький разбитый отряд окружают высокие силуэты. Не думал, что их осталось так много.
Больно выкрутили руки. Полуголых и дрожащих, плотно сбили в кучу.
Страшно. Мы еще никогда не проигрывали. Никогда-никогда.
Ксанин похититель выступает из ниши. Теперь мы стоим ближе к нему и можем разглядеть лицо.
Лицо Юрки Бригодкина. Вернее, уже Юрия Валентиновича.
Понятно, почему никто из нас не узнал его по голосу. Последний раз мы слышали голос до того, как началась ломка.
Да и по виду Юрка не очень похож на себя прежнего. Кто бы мог сказать, что у него вырастет такая располневшая Оболочка.
Юрка, конечно, знал и нашу стратегию, и нашу тактику. Они со Стенькой устраивали целые форумы. В которых, кстати, участвовали и те, кто замолчал.
— Гад! — прошипел Саша. Что сказал Антуан, я тут передать не могу.
Юркино лицо исказила странная гримаса. Пустотелые обычно не корчат рожи и вообще не богаты мимикой. А потом Юрка и вовсе начал менять форму. Что-то творилось у него за спиной… или на спине. Рубашка лопнула. Юрку слегка развернуло боком — как раз тогда, когда сквозь невидимую отсюда молнию из него вывалился пилот. Или то, что осталось от пилота.
Оболочка скукожилась и стала напоминать пустой водолазный костюм. Оксана выпала из рукавов.
Лежать, однако, пришлось недолго. Подскочил еще один пустотелый и подхватил ее.
Мы все еще были в руках врага и не знали, что с нами сделают. Это вдвойне мучительно.
А интересно: нас ведь самих никогда не заботило, что чувствуют пустотелые, когда их убиваем мы.
Дальше было как в боевике. Светящийся луч-струя прилетел из темноты и попал в того, кто держал Оксану. От новых выстрелов стали сдуваться другие. Ряды противника в прямом смысле таяли.
Отпал скрутивший меня. Пилотов еще держали. Я рванулся между пустотелыми — туда, где должен был лежать Антуанов бластер.
Тот нашелся сразу. Повернувшись, я чуть его не выронил. Было от чего.
Стрелял тоже пустотелый. По-моему, из бластера Стеньки.
Этого не могло быть никогда. Они боятся заговоренной воды, как мы — кислоты какой-нибудь.
Размышлять времени не осталось. Я, будто пожарный, стал поливать перед собой. Вдвоем с неведомым союзником мы управились быстро. Стояли на ногах только мокрые пилоты. Один пустотелый удирал в сторону оврага.
Тогда стрелок опять сделал невозможное. Крикнув «Лови!», бросил бластер Антуану. И Антуан понял, и поймал, и пустился вдогонку. Оба — беглец и преследователь — скрылись за углом.
Водометчик смотрел на меня. Мы оказались друг напротив друга, словно ковбои-дуэлянты. Саша отступил ко мне. Стенька закрыл собой Ксану.
— Жми на курок, если хочешь, — предложил стрелок. — Не бойся, ничего мне не будет.
И голос знакомый. Хватит с меня на сегодня знакомых пустотелых. Я все-таки полоснул по нему. Никакого толку.
— Убедился? — Он шагнул вперед.
И еще кое-что стало ясным. Или совсем не ясным — сегодня это синонимы.
Конечно, я его знал. Можно сказать, изнутри. Последний раз эту губастую физиономию я видел на подушке рядом с Оксаной.
— Привет, — сказал нам этот другой я. — Люди… которые играют в игры.
Сбоку послышался хрип.
На ступеньках крыльца что-то шевелилось. Юрка-пилот. Рядом с ним были Стенька и пришедшая в себя Оксана — она уже сидела. Прибежал и довольный Антуан.
Мы подошли и склонились над Юркой. Оболочка успела здорово его переварить. Слабо двигались тоненькие руки. На Юрку было одновременно и больно, и неприятно, и жалко смотреть.
Рот издавал какой-то хрип. Мы с Ильей наклонились еще ниже, чуть не ударившись лбами.
Юрка пел. Словно старался допеть то, что не сумел, когда рвался наружу из Оболочки, спасая Оксану.
— Но тот… который во мне сидит… я вижу, решил… на таран… Мы стояли над ним, пока он не перестал, и еще долго после этого. Оксана вообще-то никогда не плачет. Утверждает, что и в детстве почти не плакала. А сейчас разрыдалась. Я обнял ее, а нас обоих — Илья. Саша, по-моему, тоже не выдержал. Он первым отвернулся и пошел подбирать свою одежду и пистолеты.
А потом мы возвращались домой. Шли, взявшись за руки. Я по одну сторону от Оксаны, Илья по другую. С пилотами прощались недолго. Все быстренько зарядили бластеры и разбежались по своим Оболочкам.
Антуан сказал: хорошо вот Илюхе, его-то к нему сама пришла, как гора к Магомету. А я не мог скрыть гордости. Ведь если вдуматься, это нечестно: всю жизнь расти Оболочку, идеи всякие для нее придумывай,
