Буриданова царица
Рассказ
Единственное, что выводит меня из себя — проблема выбора. Ненавижу с детства. С того момента, когда мама спросила:
— Доченька, тебе какой турбокомпастер купить: синий или зеленый?
Надо сказать, разницы между ними не было никакой. Только один рисовал синим, а другой зеленым. И ладно бы хоть один желтый был — я взяла бы его и рисовала солнышки. А что можно малевать синим? Даже траву не нарисуешь. А зеленым трава, конечно, будет что надо, но тут уж тебе ни неба, ни солнышка. Я разревелась. Прямо у прилавка, глядя на чертовы турбокомпастеры. А мама не на шутку перепугалась. Но к специалисту меня повела только спустя три года, когда школьная училка выписала соответствующее направление. Туг уж не пойти было просто нельзя.
— Ниночка, тебе какая собачка больше нравится — эта или эта?
Ах, да — меня зовут Нина, если вам это интересно. По счастью, имя выбирать не пришлось, его за меня выбрала мама., Но и она рассказывала, насколько это было не просто: то ли назвать в честь бабушки Оленькой, то ли в честь любимой подруги Машенькой, то ли, как героиню модного романа, Констанцией. Откуда в этом логическом ряду взялась Ниночка, известно только маминому подсознанию, и оно ответов не дает. Что до меня,
так мне довольно и того, что она не выбрала Констанцию. Ну, это так, между делом. А в тот момент я уставилась на переливные голографии, откуда на меня смотрели по-собачьи ласково две шавки: одна лысая и черная, другая лохматая и белая. Я больше любила кошек и попугаев. Но ни тех, ни других мне не дали.
— А как их зовут?
— Интересный вопрос, — неизвестно чему обрадовался дяденька с волосатыми пальцами. — Скажем, они тезки. Оба Шарики.
Собачки стали мне еще противнее, потому что ни та, ни другая на шарик не походили. Черная и лысая смахивала на крашеного крокодила, а лохматая и беленькая — на скальп соседки тети Марины.
— А больше ничего нет? — спросила я с надеждой.
— Нет, только собачки.
Я представила себе, что мне придется не просто выбрать сейчас картинку, а, скажем, она спрыгнет с листа, начнет об меня тереться, лизать мне лицо мокрым языком и вилять хвостиком. А мне придется называть крашеного крокодила идиотским именем Шарик или выгуливать по утрам скальп тети Марины, собирая совочком его какашки. И я разревелась.
— Кажется, с вашей девочкой все понятно, — сказал доктор и начал что-то быстро писать в карточке. — Налицо типичные проявления болезни Гецера.
— Это точно? — спросила маман.
— Для более точного диагноза понадобятся тесты. Зайдите ко мне через полгода.
— А скажите, доктор, — мило улыбнулась породившая меня ехидна. — Какого цвета на вас сегодня носки?
Сейчас я понимаю, что она держалась просто героически — окажись я на ее месте, я бы ревела не хуже, чем от турбокомпастеров. Потому что даже очень малолетний человек с диагнозом Гецера попадал в генетическую выбраковку. Автоматически и навсегда. И ни тебе на работу устроиться, ни в университет поступить. Не говоря уже о таких вещах, как семья и детишки.
— Черные, — волосатые пальцы закрыли тетрадку и отложили ее на край стола.
— Чисто черные или с рисунком?
Дядька озадаченно глянул на матушку и полез под стол проверять. А маман с ловкостью карточного шулера стянула тетрадку и положила на ее место точно такую же из другой стопки. Ни один листок не шелестнул. А когда оказалось, что доктору нужно чуть больше времени, чтобы раскатать штанины обратно, она прихватила еще и тоненькую книжечку. Моя маман тоже генетическая выбраковка — это факт, но мозги у нее всегда были на месте. Поэтому ни одна собака в ее жизни не догадалась, с кем она имеет дело.
Потом мы весело жгли тетрадку в тазике, энергично паковали вещи, слезно прощались с друзьями, распаковывались на новом месте и учились, учились, учились делать выборы по стыренной у доктора книжке.
— Нина, что ты будешь на завтрак: пончики или мюсли?
И я начинала рассуждать логически, как в книжке советовалось: с одной стороны, я обожала пончики, но вчера уже их ела. Значит, для разнообразия надо выбирать мюсли.
— Мам, а больше ничего нет?
— Есть, но надо выбрать.
— Тогда я выбираю третье.
Мама вздыхала и начинала замешивать оладьи: в любом случае условие было соблюдено — выбор сделан. Тогда я еще не задавалась вопросом, как, при сходном отклонении психики, маме удается решить, что на завтрак будут именно оладьи, а не, скажем, омлет или бутерброды с сыром, — она решала за меня, и этого было достаточно. Я проглатывала завтрак, напяливала форму, брала портфель и, уже завязывая ботинки, начинала мучиться:
— Мам, — я знала, что спрашивать не стоит, но все-таки вдруг повезет. — А как ты думаешь, какой маршрут выбрать: первый или второй?
— Сама, Ниночка, сама.
Никогда не везло. Я выходила из дому, шла по изогнутой улочке и останавливалась на развилке. Обе дороги вели к школе, но одна шла в гору и огибала кинотеатр, а другая тянулась через заброшенный виноградник. Меня всегда интересовало, как мама умудрилась выбрать город. Городов на карте, я сама видела, просто уйма, но мы приехали именно в этот: теплый, солнечный, с морем, до которого прямо от нашего дома ходил воздушный трамвай. Море пахло солью, йодом и рыбами. Гораздо лучше, чем школа. И я, застревая на развилке, всякий раз прикидывала, а не махнуть ли в сторону трамвайной остановки. Но этого выбора мне не предлагалось: идти нужно было только в школу. И, к сожалению, пойти по двум дорогам сразу тоже не получалось. Мне нравилась дорога мимо кинотеатра, потому что там каждый день вывешивали новые афиши — движущиеся картинки, на которых то горел синим пламенем корявый звездолет, то целовались плодоножками инопланетные любовники. Конечно, нравилась не так сильно, как море, но, как я уже говорила, моря в комплекте не лежало. Дорога через виноградник была интересна ничуть не меньше: на подсохших листьях всегда висели гроздья улиток с раковинами, похожими на янтарь, а еще, если постараться, в траве можно было поймать здоровенного кузнечика. Я доставала монету и загадывала: решка — направо, орел — налево. При выборе одного из двух нет ничего лучше монеты. Она меня ни разу не подводила.
А однажды я оказалась на развилке без монеты. То есть предыдущую потратила накануне в школьном буфете, а новую мама забыла положить в мой карман. Сперва я запаниковала. Но потом, перелистав в памяти докторскую книжку, стала ждать знака. За поворотом взревел мотор. Я загадала: если машина грузовая, то мимо кинотеатра, а если легковая, то виноградником. Но действительность плевала на умную книжку с далекого облака: из-за поворота вынырнул заблудившийся в тополях трамвай. Вы не подумайте, я не сразу отчаялась. Я повторила попытку. Но следующим оказался аэроллер с усилителем вибрации — последняя фишка пацанов постарше. Меня как-то прокатил на таком соседский Славка. Интересные ощущения, скажу я вам! Трясет так, что все кости в теле стучат, как горошины в сухом стручке акации. Я обожала аэроллеры, но в тот момент он меня не порадовал. Я почувствовала, что в носу уже начали собираться слезы, и громко хлюпнула. Загадаю на пешехода, решила я. Если мужчина, то направо, если женщина — налево. Ждать пришлось недолго, из кустов выкатился пухлый младенец неопределенного пола, стукнулся об асфальт и разревелся. Чужие слезы заразительны — я разрыдалась вместе с ним. Младенца унесла перепуганная бабушка, а я осталась в одиночестве заливать слезами асфальт.
Я всегда любила от души пореветь. Повод тут даже не важен, важен процесс: все лицо влажнеет — изо рта текут слюни, из носа сопли, а теплые слезы катятся по щекам, капают с подбородка и затекают в рот; на языке солено, на сердце сладко, а ресницы норовят склеиться, чтобы глаза вовек не видали этого
