у которых рос, пока их не пришли раскулачивать. Родители каждый год уезжали на заработки в город… Дом у деда с бабкой был добротный, с оцинкованной крышей. Возможно, поэтому их и раскулачили. Он убежал, спрятался в овраге, ночью пробрался подальше от реки, в степь. Шел, не ведая куда, стараясь только держаться в стороне от людей. Иногда вдалеке слышались выстрелы, порой где-то что-то горело — по ночам над горизонтом поднималось тихое зарево. На второй или третий день у него, наверное, начались галлюцинации… Откуда у него мог взяться в руках обрез? А труп молодого бойца в красноармейском шлеме — то было видение или реальность? В широко раскрытых глазах юноши застыло ситцевое небо, черное входное отверстие пули зияет над левой бровью, суетятся вокруг мелкие степные мухи. Ему хотелось верить, что это была галлюцинация. В то же время ему хотелось верить, что самолет, а самое главное, летчик-галлюцинацией не были. Он снова был один. Никакого обреза в руках. Сначала он услышал рокот мотора.
Потом из-за опаленного солнцем холма выскочила и сама машина — одноместный биплан. На фоне белесого от зноя неба четко прорисовывались растяжки, скреплявшие между собой крылья, растопырка колес под фюзеляжем. Самолет описал круг над головой растерянно стоящего Феди и приземлился, подкатившись к нему совсем близко. На землю соскочил пилот в кожаном комбинезоне. Шлем, очки, усы… Он подошел к Феде, который опустился на колени. Положил руку Федору на плечо. «Экий ты… доходяга». Рука была тяжелая. Голова у Федора закружилась, перед глазами поплыли красные круги. Следующее видение: то же лицо — над. Бульканье, вкус воды на губах.
— В случае чего, говори всем, что ты от Игната. В детский дом тебя надо.
Он действительно оказался потом в детском доме. Как это получилось, он не помнил. Говорили, что его без сознания подобрали возвращавшиеся в Харьков красноармейцы. Придя в себя, он упорно твердил, что он от какого-то Игната, поэтому отчество ему записали — Игнатьевич. Фамилию «Онегин» тоже дали в детдоме.
Чтобы отвлечься, Ф. И. погрузился в чтение «Кима», дожидаясь, пока захочется спать. В романе Гималаи назывались просто холмами, «hills». Это снова навело его на воспоминания. Долина Кулу, дорога на Наггар. Конец периода дождей, выглядывающие из облаков горные вершины. Дом Рерихов в Наггаре. Задание: установить наблюдение и контроль. Индийские власти, благоговеющие перед Рерихом и его семейством. Непростая задача — но какое счастливое время. Грязь — только от сезона дождей и никакой крови… Хинаяна, махаяна… Он лично предпочитал хинаяну — учение «узкого пути» в буддизме. Весь мир может быть иллюзией, но — никакой мистики. В конце концов Онегин заснул с раскрытой книгой в руке.
Каждую ночь В. Ф. думал о предстоящей очной ставке. С Т. В. уже много недель они спали раздельно, даже когда оба были дома. Просыпался, лежал без сна… Что за тип этот Семенов? В какой-то момент он сообразил, что Семенова звали так же, как Гошу, — Георгий Валентинович. Возможно ли, чтобы они знали друг друга? Быть тезкой — чем не повод для более близкого знакомства? Со своим профессором Гоша познакомился, только став студентом. Мог ли он знать Семенова раньше? Какие-то кружки в университете Гоша посещал, еще будучи школьником… В то утро В. Ф. был один. Т. В. так и не пришла вечером. Он лежал в постели, курил. На часах начало девятого. В этот момент в дверь позвонили. На площадке стоял Юра Литвин. В. Ф., не показывая удивления, проводил его на кухню.
— Как хорошо, вы дома… Я чувствовал, что обязан вам рассказать, что я заявил следователю. Я написал заявление. Они на меня давили, ужасно. Я думал, что они успокоятся, если написать поподробнее. Мне почти ничего не известно, так, кусочки. Надо было что-то придумать, чтобы получился связный рассказ. На самом деле я не верю, что она может существовать. Я написал в заявлении, что И. А. изобрел машину времени.
— Чай будете? А что еще вы написали? Что он ею пользовался? Вместе с Гошей?
— Да. Я надеялся, что они успокоятся, а они только и знают, что душу мотать.
— А почему эта идея вообще вам пришла в голову?
— Ну давайте я расскажу… попытаюсь рассказать, что я действительно знаю.
— Только по порядку.
— Попробую. Но это очень трудно. Вначале был этот разговор. Разговор с И. А. Я писал у него курсовую. Он дал мне адрес, я стал ходить к нему домой. Он не любил появляться в институте. В тот раз он был сильно выпивши. Я даже не сразу понял, насколько. Только когда прошли в комнату. Он усадил меня в кресло. Налил себе, предложил мне выпить.
— Гоши там не было?
— Нет, в тот день нет, я уверен. И. А. начал говорить о путешествиях во времени. О том, почему все думают, что это невозможно. Мол, люди считают, что они могут себя вести как угодно. Что человек — самый умный. Что законы природы не могут быть умнее человека.
— А они могут?
— Конечно. Откуда в квантовой механике одна частица знает, как ведут себя другие? Но главное, говорил, главное — это скромность, возьми, например, «тише едешь — дальше будешь». Почему все понимают «тише» в смысле скорости? Можно — скромнее, без шума, не нарушая причинно-следственных связей. А потом и говорит: видишь, я сам проводил расчеты, и показывает тетрадку. Главное, надо уважать некоторые принципы запрета.
— В тетрадку вы заглядывали?
— Нет, мы еще выпили, и он ее куда-то убрал. Потом он остался в гостиной, а я пошел искать туалет. По ошибке заглянул в кладовку. В ГБ они называют ее секретной комнатой. Там было много приборов, в основном почему-то по стенам. Но на полу тоже. Большой трансформатор, соленоид, провода. Я недолго ее рассматривал, потом нашел туалет и вернулся.
— И вы снова говорили о машине времени?
— Почти нет — я пошутил, сказал, будь у нас машина времени — из нашего времени можно бежать куда угодно. И. А. рассердился. Как же, говорит, куда угодно! Но потом успокоился, говорит — если бежать, так только в будущее.
— А потом вы о путешествиях во времени еще говорили?
— Я пробовал, но он больше не хотел возвращаться к этой теме. В кладовку я хотел бы еще заглянуть, но потом она всегда была заперта. Наверное, действительно была секретной.
— А в день перед исчезновением все было, как вы мне рассказывали?
— Да. Мне кажется, что после разговора со мной, в смысле, что меня задержали на площади, И. А. был очень испуган. Он меня выпроводил, а Гоша остался.
— Все это очень интересно, но зачем мне это рассказывать? Чтобы я поверил в существование машины времени?
— Но следователи-то верят! Я хотел вас предупредить.
— Ну, спасибо… Кстати, Семенов-то какое отношение к этому может иметь?
— Не знаю. Он мог, наверное, делать для И. А. детали. Все рабочие делали. Я Семенова никогда не видел. Но я думаю, что в ГБ в идею машины времени поверили. Ну, может, не поверили, но страшно заинтересовались.
Т. В. сидела у стола и пила кофе. М. К. все еще спал, солнечные лучи уже подбирались к самой его щеке, золотя волоски на коже. Щеку хотелось погладить. Нет уж, одернула себя она… М. К. зевнул, веки его задрожали. Просыпался он обычно нехотя. Всегда интересно наблюдать за спящим человеком, неважно, близким или не очень. Когда М. К. проснется, ее, вероятно, ждало продолжение не слишком приятного разговора. Вчера М. К. предложил ей развестись с В. Ф. и выйти за него замуж. Разумеется, он то и дело повторял, что ее любит, но были у него и другие, на первый взгляд, более рациональные аргументы. Они-то и вызвали у Т. В. недоверие и тревогу. С утра Т. В. вообще казалось, что ей приходится иметь дело с тщательно продуманным бредом. Впрочем, может, это и не бред, а глубоко укоренившаяся склонность ко лжи и двойной игре. Но тогда — чего хочет М. К. такой ложью добиться? Ей хотелось выкурить сигарету, но М. К. был против курения в квартире. Итак, в чем же состояли его главные аргументы? Что в них не так? Чего он хочет на самом деле?
