сварю.
— Интересно, не интересно! — пресек его Роман Петрович. — Ты у меня работаешь, что скажу, то и будешь делать, понятно?
Через несколько дней Роман Петрович подошел к Кольке:
— Смотри сюда, вот заказ на хитрую печку для сауны, с котлом и воздухогрейным радиатором, только без выкрутасов, предупреждаю серьезно. Как услышишь свой барабан в черепушке, бросай работу и сиди, кури. Потом опять начинай. Я на тебя рассчитываю.
Колька варил до поздней ночи. Когда барабан начинал стучать невыносимо громко, он сразу же останавливался и прекращал работу. Печка получилась в точности по чертежу. Он обошел вокруг нее. На этот раз все было как надо — просто печь, и ничего больше.
Колька прислушался к себе — чего-то не хватало, что-то молчало в нем, к чему он уже так привык.
— Барабан в голове не стучит! — вдруг понял Колька, не зная, радоваться этому или огорчаться.
Наутро оказалось, что варит он по-прежнему плохо, и вместо ответственной работы ему снова пришлось подносить, держать и красить. Зарплату ему срезали, и по вечерам он тренировался на несложных заказах в электросварке, но получалось еще хуже, чем раньше.
Иногда Колька выходил из цеха и смотрел на крышу, где вращался его флюгер, сверкающий и странный, испытывая при этом гордость и разочарование одновременно.
Однажды, недели через две, когда Колька помогал Михалычу и Василию грузить в кузов автокрана раму для крыши павильона, он вдруг схватился за голову и остановился.
— Ты чего? — спросил Михеич.
— Опять стучит!
— Что, барабан твой?
— Нет, теперь их несколько, маленьких таких барабанчиков.
— Слушай, ты эти барабаны из бошки брось, — сердито сказал Василий. — Хватай раму и тащи, а барабаны будешь дома слушать!
Но Колька стоял неподвижно и внимательно смотрел на Михеича:
— Михеич, ты в больнице давно был?
— Неделю назад, а что?
— У тебя в желудке опухоль, верно?
Михеич выронил раму на пол, чуть не придавив себе ноги:
— Да…Ты откуда знаешь? Врачи на операцию велят ложиться, а я не знаю, может, и толку от нее не будет, знать бы точно, доброкачественная она или нет.
— Ложись, Михеич, все будет нормально. Вылечат тебя. Операция поможет.
— Да что ты его слушаешь, — не выдержал Василий, бросая загрохотавшую на бетонном полу раму, которую держал уже только он один. — Малец пургу тебе метет, а ты варежку раскрыл!
— А у тебя, Василий, камень в почках сидит, здоровый такой, но ты не волнуйся, я сейчас его в песок раздроблю, не бойся, ты даже ничего не почувствуешь.
Колька подошел к Василию и сделал несколько жестов руками:
— Вот так. Теперь сходи по-маленькому, а когда вернешься, скажи, прав я был или нет.
Колька с Михалычем присели на еще не окрашенную, собранную из кованого металла садовую скамейку.
— Знаешь, Колька, бросай ты этот цех, другим тебе надо заниматься. Ежели чувствуешь в себе дар — так развивай его, овладевай, как говорится, мастерством. Будешь как Ванга. Сышал про такую?
— Слышал, конечно. Только она и будущее предсказывала.
— А ты не торопись, кто ж знает, какие из тебя еще таланты покажутся. Пока звучат в голове барабаны…
Подошел Василий. Лицо у него было такое, будто на его глазах стальная балка вдруг ожила и выпустила зеленые ветки:
— Это как же? Ну, ты, парень, даешь… я думал, таких чудес не бывает… чего только не делал, по врачам избегался, мучался, как проклятый, а ты рукой поводил — и все… Да ты же просто… Тебе, Николай, людей лечить надо, а не оградки для могилок варить. Послушай, мой тебе совет — иди к хозяину, требуй расчет. Твой талант тебе весь мир откроет, я тебе точно говорю, а здесь ты только зря время теряешь. И нас не забывай, хотя бы поначалу, забегай, как время будет. Ты же просто уникум! Редкое явление природы! Да на тебя народ молиться будет, запомни мои слова!
Посмотрев в спину уходящему Кольке, Василий спросил:
— Михалыч, у тебя что, и вправду в желудке опухоль?
Тот негодующе вскинул на напарника маленькие ясные глазки:
— Да что ты, Господь с тобой! У меня и желудка-то давно нет, я последние двести лет солнечным светом питаюсь. Это ж я Кольке изобразил, для убедительности, чтоб в себя поверил. А у тебя камень в почках был?
— Камень? Камень был… я с этим телом почти попрощался, не нравится мне оно, худое какое-то, непропорциональное… Имидж, как сейчас говорят, изменю. А в Кольку нашего я верю. Толк из него будет… Пусть лучше людей лечит, чем изобретает. Хотя задатки у него были неплохие.
— Неплохие… — проворчал Михалыч:
— Вон, про серба того, ты то же самое говорил… как его фамилия? А, Тесла! Раскрыли мы тогда его способности, и как из него полезло: и генераторы, и конденсаторы, и лазеры, и икс-лучи какие-то, так ведь соображать надо, что можно, а чего нельзя! Если бы не остановили, он бы еще почище атомной бомбы устроил…
— Как Оппенгеймер.
— Да, с Оппенгеймером маху большого дали, факт. Правда, не мы с тобой, а Макома и Щур, но это сути не меняет, их неудача — наша неудача, братство-то одно! Оппи бомбу придумал, остальные скопировали, и она по всему миру, как зараза, расползлась. А изобретателя мы из кого-нибудь другого сделаем… Гляди, хозяин идет, сейчас у него и попросим… Федор Петрович! Колька-то сказал, что уходит от нас, ты бы в газетку объявление дал, что требуется молодой, энергичный, трудолюбивый… Нам без подручного никак!
Майк Гелприн
Валенок
Центр реабилитации — за городом, в двух километрах от Комарова. Пилить минут сорок, если без пробок. В пути молчим. Я курю в окно, Андрюхин сосредоточенно крутит баранку и недовольно сопит, когда сигаретный дым ветром заносит обратно в салон. Андрюхин не курит, единственный из нашей группы, остальные дымят вовсю. Что поделаешь, издержки профессии, выпивать на работе мы не имеем права — от алкоголя теряется адекватность. А от никотина — нет, так что нервы приходится осаживать именно им. Андрюхин, впрочем, ещё и не пьёт. Тоже единственный из нас.
На территорию центра въезжаем ровно в девять. Похвальная точность, как раз к официальному началу рабочего дня. На самом деле это, конечно, фикция. Наш рабочий день ненормированный и начала не имеет. Так же, как и конца. Ещё у нас нет выходных и отпусков. То есть официально опять-таки есть, а на самом деле в такие дни мы попросту работаем меньше, чем обычно.
Виктор, дежурный врач, пожимает нам руки. Вопросов он не задаёт, мы знакомы не первый год, и
