Зажигается свет в коридоре. Прохожу вперед, скорее заинтригованная, чем встревоженная.
Поворачиваюсь, и что-то немыслимое происходит со мной. Что-то огромное и невесомое неожиданно трепещет во мне, словно взмахнули крыльями миллионы бабочек, собравшихся вместе, и я ничего не могу с собой поделать.
Посреди гостиной стоит Рассел. Улыбается и смешно разводит руками:
— Меня арестуют за несанкционированное вторжение в чужое жилище?
Молю бога, чтобы не сказать какую-нибудь глупость. И все же, не дожидаясь помощи свыше, отвечаю сама:
— Как ты сюда вошел?
Он протягивает ладонь, на ней ключи.
— Другой комплект. Я так и не вернул его тебе. Во всяком случае, здесь нет отягчающего обстоятельства в виде взлома.
Подхожу и смотрю ему в глаза. Не могу поверить, что он смотрит на меня так, как мне хотелось, чтобы он смотрел на меня, еще тогда, в первую же минуту, как только я увидела его. Он чуть сторонится, и я обнаруживаю стол, накрытый на двоих, — белоснежная льняная скатерть, фарфоровые тарелки, серебряные приборы, в центре зажженная свеча.
— Я обещал тебе ужин, помнишь?
Наверное, он не знает, что уже победил. Или же знает и хочет убить меня. И в том и в другом случае я вовсе не собираюсь бежать. Не представляю, какое у меня выражение лица, потому что совершенно растеряна, но почему-то успеваю подумать: ведь это преступление — не иметь ни одной его фотографии.
Рассел подходит к столу и поясняет:
— Этот ужин, приготовлен любимым поваром моего отца. Тут лангуст, устрицы, икра и уйма всяких других вещей, названия которых не помню.
Изящным жестом указывает на бутылку в ведерке:
— Для рыбы у нас отличное шампанское.
Потом берет другую бутылку с красным вином и яркой этикеткой:
— А для всего остального «Матто», по-итальянски это значит «безумный», не так ли? Великолепное итальянское вино.
Сердце бьется на пределе, дальше некуда, а дыхание уже почти прервалось.
Подхожу и бросаюсь ему на шею.
Целуя его, чувствую, как все проходит и все приходит одновременно. Чувствую, что все существует и ничто не существует только потому, что целую его.
И когда ощущаю, что он отвечает на мой поцелуй, думаю, что умерла бы без него и, наверное, умру ради него в эту минуту.
На секунду отстраняюсь. Только на секунду, потому что дольше не в силах.
— Пойдем в постель.
— А ужин?
— К черту ужин.
Он улыбается мне. Улыбается, касаясь моих губ, и я чувствую его дыхание, его дивный аромат.
— Там дверь открыта.
— К черту дверь.
Мы идем в спальню, и какое-то время, которое кажется бесконечным, я ощущаю себя и глупой, и дурой, и распутной женщиной, и самой прекрасной на свете, и любимой, и обожаемой, и повелеваю, и умоляю, и повинуюсь.
И вот он лежит рядом со мной, уснул, а я прислушиваюсь к его ровному дыханию и смотрю на бледный свет за шторами. Потом встаю, набрасываю халат и подхожу к окну. И позволяю себе без страха и тревоги взглянуть наружу.
А там веет над рекой легкий ветерок.
Возможно, преследует что-то, или что-то преследует его. Но так приятно постоять некоторое время, слушая, как он шуршит в листве на деревьях. Это легкий, свежий бриз, тот, что осушает слезы людей и не позволяет ангелам плакать.
И я могу наконец уснуть.
Конец романа — это как отъезд друга. Всегда остается какая-то пустота. К счастью, жизнь позволяет нам снова встречаться со старыми друзьями и приобретать новых. Вот кого хочу поблагодарить:
— доктора Мэри Элакуа ди Ренсселлер вместе с Чудо-Дженет и Супер-Тони, ее потрясающими родителями, за рождественский вечер, когда они приняли меня с любовью, как близкого человека;
— Пьетро Барточчи, ее неподражаемого мужа, единственного в мире человека, который умеет храпеть даже бодрствуя и заключать при этом сделки;
— Росанну Капурсо, гениального нью-йоркского архитектора с огненно-рыжими волосами и столь же яркими чувствами;
— Франко ди Маре, по сути, брата, чьи советы оказались важнейшими при создании образа военного репортера. Если мне это удалось, то заслуга определенно моя. Если же не удалось, то вина его;
— Эрнесто Амабиле, который поделился, уже будучи взрослым человеком, воспоминаниями о Вьетнаме, куда попал зеленым юнцом и видел все своими глазами;
— Антонио Монда за радость встретить в Нью-Йорке итальянского интеллигента;
— Антонио Карлуччи за то, что поделился со мной своим опытом и познакомил со знаменитым рестораном;
— Клаудио Нобиса и Елену Кроче за гостеприимство и книги.
— Айвена Дженази и Сильвию Делль?Орто за то, что встретили вместе со мной аиста, прибывшего из бруклинской «Икеи»;
— Розарию Карневале, которая не только снабжала меня свежим хлебом во время моего пребывания в Нью-Йорке, но еще и прекрасно руководит банком;
— Зефа, не только друга, но и настоящего коменданта здания на Двадцать девятой улице;
— Клаудию Питерсон, ветеринара, и ее мужа Роби Фачини за то, что рассказали мне историю Вальса, их необыкновенного трехлапого кота;
— Карло Медори, который превратил цинизм в развлечение, а дружбу в свое кредо;
— детектива Майкла Медину из полицейского управления Тринадцатого округа в Нью-Йорке за любезную поддержку в трудную минуту;
— дона Антонио Мацци за консультацию по поводу обязанностей священнослужителей и за то, что стал в какой-то мере благодаря своим реабилитационным общинам вдохновителем части этой истории и персонажем замечательного приключения;
— доктора Эльду Файлес, патологоанатома в больнице в городе Асти, и доктора Витторио Монтано, невролога в том же учреждении, за научную консультацию при работе над романом.
Наконец я вынужден с бесконечным удовольствием в который уже раз вернуться к моей рабочей группе, состоящей из людей, которые спустя столько времени ставят передо мной альтернативу:
я еще не наскучил им,
а если наскучил, они поразительно умеют притворяться, будто это не так.
В обоих случаях ваших аплодисментов заслуживают:
— пират Алессандро Далаи, потому что понимает, что граппини,[5] когда судно идет на абордаж, и граппини в баре — разные вещи;
— кристально чистая Кристина Далаи, за то, что продолжает невозмутимо вновь и вновь покупать мне стаканы, которые я постоянно бью;
