годы ненавидел «совок»… Самое смешное, что сейчас он его больше не ненавидел. Сейчас он смотрел на эти годы совершенно иначе – ведь это были годы его собственного становления.
От достигнутого у него кружилась голова. Он ощущал себя неотъемлемой частью могучего вихря, вихря перемен, ворвавшегося в страну, не какой-нибудь жалкой пылинкой, несущейся куда попало. Все, что казалось долгие годы тусклым, мучительным, ненужным, обрело теперь новый смысл.
Сотни, тысячи лиц, зал, колышащийся перед ним, как пшеничное поле.
Дар власти, нет, не государственной, а власти над душами, непосредственной, как прикосновение. Колышащиеся колосья, синяя гроза, растущая над горизонтом…
– Укольчик?
М. К. кивнул, насколько позволяло положение в кресле.
Когда он ощутил в себе этот дар?
Прямо ответить на этот вопрос было трудно, даже самому себе.
Мешало своеобразие его памяти. Про себя он называл свою память «ситуационной». Он знал, что большинство людей вспоминает прошлое иначе, так сказать, исторически. «Намедни… в прошлом году… до того, как дядя Миша женился…» Ну а он отлично, до мельчайших деталей, помнил давно забытые другими ситуации, но с трудом мог расположить их во временной последовательности, и вообще восстановить, как они были между собою связаны.
Красноватая, похожая на закатное солнце родинка под ключицей у Татьяны. Сумасшедший изобретатель-профессор на фоне крымских гор у похожего на лягушку «Москвича» первой модели.
Эти и другие ситуации способствовали пробуждению его дара, открыли двери чуду. Но – когда, почему? Он очень хорошо помнил, как что-то толкнулось внутри, около сердца, легкий зуд возник в голове, под черепом, возле затылка. Раскрылось окно, в комнату ворвался влажный грозовой ветер.
Он подумал, что мог бы легко, в одно мгновение, загипнотизировать, подчинить себе дантиста. Он чуть растянул уголки широко раскрытого рта – вместо усмешки. Нет уж, пусть врач делает свое дело сам, без гипноза у профессионала получается лучше.
Расплатившись, М. К. вышел на улицу. Любимый «пежо» был припаркован на противоположной стороне, по диагонали от немецкого консульства. Соседство консульства снижало вероятность каких-нибудь глупостей, вроде угона.
У него в гараже имелись и другие машины, но выезжая один, по повседневным делам, он предпочитал свой «пежо». Эту модель, серебристый 306-й, он приобрел год назад, во время последней поездки во Францию. До этого существовали другие, но в душе он оставался верен фирме, приглянувшейся ему еще во время работы в Канаде, хотя, спору нет, для представительства лучше «мерс» или «БМВ», а для поездок по российскому бездорожью – джип.
Все это, впрочем, у него тоже было.
Спешить было некуда, М. К. специально освободил вечер, решив переночевать на городской квартире. О том, где его искать, в кои-то веки никто не знает.
«Пежо» был на месте. Недалеко от машины – полуподвальное кафе. Во рту все еще чувстовался вкус используемых в зубоврачебном деле препаратов, челюсть не до конца отошла от укола. Твердого есть еще нельзя, но чашка кофе не помешает.
Перед тем как спускаться по ступеням, он помедлил, огляделся. Желтые листья на тротуарах, бульвар в мягкой дымке – первые числа сентября, дети уже пошли в школу, еще тепло, но все-таки уже осень. Иногда его узнавали на улице, разумеется, из-за того, что его довольно часто показывали по телевизору, но сейчас никому до него не было дела, – ну и слава Богу.
Внизу – приглушенный свет ламп, столы темного дерева, тихая музыка, никаких пошлых афиш, календарей – обстановка ему понравилась и он заказал кофе.
Девушка за стойкой была азиатка – киргизка, там, или казашка. Красивая, так и полоснула косыми глазами. М. К. чуть улыбнулся – уголки рта саднило – и добавил к заказу пятьдесят грамм коньяку, но, усевшись за столик, взгляда почти не поднимал – смотрел на свои руки, на черный зрачок кофе, в котором отражалась красноватая лампочка, на золотистый бокал.
2. В кафе он был единственным посетителем. Это создавало приятную напряженность, один полюс – он сам, другой – огненноглазая девушка за баром.
В его методе гипноза главным инструментом были руки. Взгляд, разумеется, необходим, он играет свою роль, но именно движения рук разрушают первую линию психологической защиты гипнотизируемого субъекта. М. К. мысленно называл эти особые жесты иероглифами. Потом наступает очередь взгляда…
Все это, конечно, ни к чему не ведет, если ты не чувствуешь хода мировых линий. Но ход мировых линий он чувствовал очень хорошо, еще со времени опытов с ЛСД в Канаде. Такое не забывается.
Вопрос – надо ли применять свое умение к красавице за стойкой.
Красавица, впрочем, уже сидела рядом – иероглифы, очевидно, подействовали, он все-таки сделал несколько еле заметных движений пальцами, еще до того, как решил, что будет интересно послушать, что она скажет. Забавно, казалось бы, если работаешь в баре, уровень защиты должен быть выше.
– Я здесь работаю всего несколько дней, меня недавно взяли, – сказала девчонка, отвечая на невысказанный вопрос.
Взгляд ее совершенно расфокусировался, губы слегка приоткрылись. – Меня зовут Лена, Лена Ким, я из Караганды. Я учусь в театральном.
– А родители у тебя кто, корейцы?
– Папа кореец, а мамины родители были из Ленинграда. Только они оба уже умерли. Денег мало, комнату снимать надо, вот я и пошла сюда работать, – простодушно добавила Лена.
– А вы кто, доктор? Мне недавно родинку удалили… Вы не знаете, это опасно? – она расстегнула две пуговицы на шелковой кофточке. Кружевной лифчик, смуглая кожа… Сокровище, подумал М. К., что с тобой, сокровищем, делать? Сама идешь в руки, только сегодня не очень-то мне это нужно.
– Берегитесь случайных связей, – произнес он еле слышно. Осторожно провел пальцами по нежной коже легко (слишком легко, никакого интереса) поддающейся гипнозу красавицы. – А теперь – марш на рабочее место!
Лена Ким вернулась за стойку, повела вокруг удивленным взглядом, поменяла кассету в музыкальном комбайне. Из динамиков раздался хриплый баритон Челентано.
Хозяева – бандиты, кто-то из них должен зайти минут через двадцать. Знание пришло к нему мгновенно, вряд ли это было телепатией – просто интегральное восприятие ситуации. М. К. знал, что знает, и все.
Подобные озарения за последние годы стали рутиной и не раз выручали его с тех пор, как он пустился в свободное плавание по мутным водам постперестроечной эпохи. Теоретик бы мог усомниться, но он считал себя практиком – и не собирался ставить на себе рискованные эксперименты.
М. К. допил коньяк, запил кофе, расплатился.
– Всего хорошего, Лена.
3. Около «пежо» – стайка школьников. Когда М. К. сел в машину, дети медленно пошли прочь, оглядываясь и что-то обсуждая. М. К. вставил ключ зажигания, но не стал сразу заводить мотор, задумался. Спешить было некуда.
На всякий случай, из соображений элементарной городской техники безопасности, заблокировал двери – вдруг кому-то внезапно захочется воспользоваться машиной, в которой сидит задумавшийся водитель.
Власть… По-настоящему сладость власти он распробовал только после шестидесяти. Он все еще возглавлял секретную лабораторию, но другая, невидимая иерархия к этому времени заметно расшаталась, контроля было мало.
Голоса прошлого, картинки, ситуационная память:
– Генералом тебе не быть, да на кой хрен тебе это надо, наступает другое время.
– Время полковников.
– Ну, если хочешь, можно сформулировать и так.
Пациент (лично он пациентами до недавнего времени занимался немного, какое, он же не врач), пациент наедине с ним в белом изолированном от внешнего мира боксе, вдобавок еще барьер, прозрачный, с дырочками, между ними. Прочный, на случай, если тот вдруг бросится. У того, за барьером, на голове корона из электродов, а перед М. К. – небольшой пульт с кнопками. По кнопке на электрод.
