Степан нашего хозяина.
— Ой, ой, ой. Ты тоже помолчал. Ко мне приходят, когда котел прохудился, а к тебе кажный день, жрать то всегда хочется.
Степа махнул на него рукой, — Помолчи.
Федор. — Обратился теперь ко мне, — Ты свои эти, пистоны, когда делать будешь?
— Когда селитру достанешь. Да и не в ней дело, слышал я, что у вас есть мастера, что делают пищали с нарезкой внутри.
— С чем?
— В стволе нарезы делают.
— Есть такие, я даже стрелял с неё, плохая она. Пока пулю шомполом прибьешь, тебя немчура, самого зашибет, да не один раз. Правда что не отнимешь, целкость у неё получше чем у пищали будет.
— Ты когда стреляешь, отдача сильная?
— Ежели к плечу крепко не прижать то и кость сломать можно.
— Потому что пуля у тебя большая и чтоб её вытолкнуть из дула ты пороха много сыпешь, а иначе ты и на тридцать шагов в амбар не попадешь.
— Ври да не завирайся, я из своего оружья за пятьдесят шагов, с трех выстрелов шапку сбил.
— На что ручкались? — Спросил Никодим?
— На сапоги. С последней как раз попал, не опозорился.
— А ты хочешь, за тысячу шагов, в пятак попадать? И ни с третьего раза, пять раз из пяти.
— И что для этого надо? Черту душу продать?
— Нет. Всего лишь сделать другую пулю, по виду и меньше в два раза. Где-то с палец толщиной, — Я показал мизинец, дома он как раз влезал в ствол калаша. Почти.
— И ствол длиной — я на глазок отмерил сантиметров семьдесят, восемьдесят. — Вот такой, а сама винтовка у тебя должна получиться где-то…., - показал на стол.
— а весу в ней должно быть — И стал лихорадочно переводить килограммы в фунты, — Фунтов восемь, десять.
— Какая-то она мелкая у тебя получается, ворога таким не свалишь.
— Завалишь, под стволом, я покажу, кинжал можно крепить, патроны кончаться, у тебя в руках пика останется.
— А бердыш как же? Его чего бросить прикажешь?
— Я тебе уже говорил, из неё стрелять можно будет быстро, до тебя не всякий враг живым дойдет.
— Не всё равно малая она, какая-то
В моей голове зашумел алкоголь и… И я вспомнил, спиртовая горелка, вот что продам Никодиму, теперь только не забыть. Как она устроена, не помню. Но горючее есть. И ещё забрезжили, кое, какие идеи.
— Чего молчишь? — Голос Степана вырвал меня из страны грез и вернул к нашим баранам, к самому себе.
— Тебе что не нравиться?
— Что пуля маленькая будет.
— Я тебе разных понаделаю, хоть на медведя, хочешь на человека. — Экспансивные пули, мамонта остановят. На самом деле там видно будет.
— Всё равно, не правильно это, не получится у тебя, — С чего Степан так упорствует? Вроде пили наравне, или я пропустил?
Я сходил к печке, взял уголёк и прямо на столе набросал схему пули, обычной. Они посмотрели на него и единодушно вынесли свое решение, что эта херня далеко не улетит, а точность будет такая что камнем легче будет попасть. Наверно выпитое сыграло свою роль, я пустился в пространные объяснения законов баллистики. Из которых знал только одно, закрученный вокруг оси снаряд летит далеко. Не убедил. По их враз поскучневшим рожам, стало понятно, говорю для себя. Обиженно замолк, потянулся к кувшину, плеснул себе Никодимовки, потом ещё, ещё…
Пробуждение было не из приятных, в глотке как кошки нагадили, череп скалился и жил своей жизнью. Ноги подкашивались и подгибались, норовя уронить бренный организм. Поэтому видеть довольного жизнью и веселого Никодима было выше моих сил, — Ты отравитель, я к тебе как к человеку, а ты?
— Я тебе что наливал? Мы со Степой и облизнуться не успели, как ты кувшин высосал. Что хреново? — Участливо поинтересовался он.
— Я хоть не буянил вчера?
— Какой. Ты допил, что было в кружке, обозвал нас по матери, упал на стол и захрапел, когда тебя стали будить, обложил Степана, матерно, короче тебя здесь и оставили.
— У тебя кисленькое ещё есть? — Жалостно спросил я, — Полечиться. А то в себя не приду.
— Как знал, с собой прихватил, — Он вытащил из-за спины и всунул мне в руки, запотевший глиняный сосуд с лекарством.
Господи, как же хорошо…
Спустя некоторое время, я уже чувствовал себя гораздо лучше, и смог даже сесть и даже встать. Добрел до стола уселся и обхватил многострадальную голову руками.
— Ну, герой жив? — Раздался голос за моей спиной, оглядываться было выше моих сил и смог только промычать что-то невнятное. Передо мной поставили нечто горячее и пахнущее сгоревшим углем, с трудом разлепил опухшие глаза.
Передо мной стоял самовар. Сверкающий надраенной медью, исходящий паром из неплотно прикрытой крышки, почти, такой как я описал. Потрогал резные ручки, прикоснулся к кранику, подставил кружку и в неё полился кипяток. — У тебя получилось. — Никодим сам сиял не меньше своего детища. Я попробовал заглянуть внутрь и обжегся.
— Из дерева здесь ручки должны быть, а не медные. — Прихватив рукавом, приподнял, внутри всё было покрыто слоем олова.
— Я тут его мужикам показал…
— Каким?
— В трактире, так им понравилось, заказали аж две штуки, и чтоб не меньше чем на ведро было.
— Ты ещё для них блюдо круглое делай, а то спалят сами себя, тебя же виноватым сделают. И трубу для него надобно больше, чтоб тяга была, дымить меньше будет. — Советы выпадали из меня с трудом. Думать совсем не хотелось, посидев ещё немного, съел кусок пирога с рыбой. Добрался до лавки и, рухнув на неё без сил, провалился в сон.
Очнулся из липкой дремы только к вечеру, вялым, но хотя бы живым.
— Проспался, ну ты и дрыхнуть, здоров, — Никодим стоял около стола. — Вы немцы завсегда так?
— Одному говорил, как об стену горох, теперь второму всё заново твердить, русский я. Сколько я спал?
— Так вечер уже, скоро служба начнется, пойдешь?
— Если скажу нет? Опять немчурой обзовешь? Там откуда я родом, к церкви другое отношение.
— Это какое же?
— Верим. Крестимся, но в собор ходим… Ходим когда душа скажет, в грехе покаяться.
— А ты значиться не согрешил?
— Пока нет и надеюсь что долго этого не будет.
— Дело твоё, я тебе тут подарунок оставил, — Он сдвинул по столу ладонь, покачал головой и вышел. Я встал и посмотрел, на столешнице лежала горка пятаков, пересчитал, восемь штук, сорок копеек. Это за что он мне отдал?
Когда оделся кликнул хозяев, в доме никого не было, хотелось обговорить с Никодимом, кое какие вопросы. Ждать прошел в его мастерскую. Надо завязывать пить. Ей богу, завязывать, целый день вылетел в трубу коту под хвост.
Всё, трезвость норма жизни. Сумел остановиться там, смогу и здесь. Когда очнулся, первой мыслью была спиртовая горелка, но единственное что стояло на пути, это гибкая подводка, шланг для подачи
