— Что ты заладил, одно и то же, говорю тебе, ежели казна будет нам их давать замес-то пороха и свинца будем ими стрелять, а за свои кровные. Их и так не всегда вовремя платят, хлеба мало дают, а овса иной раз и не дождешься.
— Всё, я понял, успокойся, — Стрелец не на шутку разошелся. Ему осталось, только выкрикивая лозунги и размахивая красным флагом призвать народ на баррикады. Только политики мне не хватало.
— И сукно гнилое было последний раз, — Продолжил он по инерции.
— Сидор, а твоя корова много молока дает?
— Ведро за раз. — Ответил и непонимающе уставился на меня.
— А масло сбиваете? Сметана у тебя вкусная?
— Сбиваем, вкусная, а…
— Варенец жена твоя делает?
— Нет, томленое только…
Я, не давая собраться стрельцу с мыслями, продолжал сыпать вопросами. — А сыр делаешь?
Ответа на них не ждал, надо сбить ура патриотизм, на хозяйственные темы.
Он взмолился, — постой, а причем здесь сыр? Мы же говорили…
— Забудь. Давай собираться, а то просидим до потемок, со всей этой болтовней.
Поздний вечер того же дня. После возвращению я засел за свои чертежи рисунки, разобранное ружье лежало на столе передо мной, в процессе вынимания затвора выяснилось, что именно произошло, я зарядил патроны избыточным количеством пороха, в результате получилось, что выступ боевой личинки и пазы по которым она движется, немного сплющились. Сидор со своей медвежьей силой, дергая за рукоять, заклинил ещё больше. В принципе можно отреставрировать, уменьшить навеску заряда и будет нормально стрелять. Но душа уже охладела к этой винтовке. Нужно что-то другое, более подходящее.
За окном было темно, в безоблачном небе ярко светила луна, лениво лаяли собаки. На столе в подсвечнике горела свеча, источая вкусный запах. Протянув руку, взял кружку с настоем из лесных трав сдобренный двумя ложками липового меда, отпил глоток и поставил обратно. Покрутил между пальцами свинцовый карандаш, бросил обратно, он прокатился по листу бумаги и остановился на самом краю, чудом не упав на пол. Я раздраженно вытер ладони о подол рубахи, в голове мелькнула мысль, что надо сделать нормальные карандаши или на крайний случай обычное металлическое перо.
'А что, самое сложное будет припаять шарик на конце и разрезать пополам, а можно по принципу плакатного сделать, но это тогда только для черчения подойдет, а я его со школы ненавижу.
Карандаш, можно помучиться, что там входит в чернографитные, — графит, белая глина и, кажется клей воск. Самое трудное это размолоть графит в порошок, лень делать мокрую мельницу, возиться не охота, хотя…'
Чуть не опрокинув подсвечник, потянулся, подкатил поближе эрзац карандаш, и принялся набрасывать на бумаге схему мельнички.
'Два поддона из меди, на внутреннем, закреплен чугунный диск с насечками и осью, на него сверху одевается второй с рукоятью, по середина отверстие для засыпки дробленого графита, наливаем воды и начинаем крутить, не очень быстро, чтоб не плескало. Черная пена, перетекает во второй тазик, мы её собираем и выкладываем на доски для просушки, и так делаем пару раз. Берем глину, всыпаем наш порошок, по не многу, если его перебухать, твердости не будет, берем винтовой пресс и через фильеру начинаем выдавливать стержень, нарезаем его нужной длины. Потом это все надо нагреть в печи, чтоб смесь спеклась. И потом охлаждаем… Охлаждаем…
Ладно, с этим потом, пока они, доходят, готовим липовые доски. Кедровых нет, ольха и тополь отстой. Для карандашей нужна прямослойная древесина, так что обойдемся местным ресурсом, который есть в наличии. Заготовки, это пластины в пять миллиметров толщиной и пятнадцать на десять сантиметров, вырезаем продольные канавки, вкладываем туда стержень, смазываем клеем, накладываем половинки друг на друга и оставляем сохнуть под прессом. Если потом распилим вдоль, получим десять штук чернографитных карандашей, думаю за день можно пару сотен слепить. Копейка штука, два рубля в день'
Отложил карандаш, посмотрел на свое творчество и удовлетворенно хмыкнув, убрал в шкатулку, стоящую на полке рядом с кроватью. Спасть не хотелось, вынул из сундука кусок холстины, постелил на стол, разложил слесарные причиндалы, постоял в раздумье, почесал затылок, сплюнул, уселся на табурет, и потянулся за винтарем.
Утро началось с истошного петушиного вопля, спросонья казалось, что он орет в самое ухо, потом послышался голоса Марфы, рассыпающей корм птице, Никодима о чем-то её спросившего.
Я накрыл голову подушкой, стало тише, попытался уснуть. Уже почти провалился в уютную темноту, как на задворках сознания ярким метеором мелькнула мысль, потом вернулась, робко постучалась, и когда её впустили, поворочавшись, устроилась с комфортом, немного помолчала.
А потом стала задавать вопросы и спорить сама с собой. Попытка изгнать прочь, окончилась её победой. Пришлось вставать, идти умываться и после отправляться на поклон к Марфе. Просить покормить непутевого работника. Она поворчав для приличия, всучила мне деревянную бадейку, с веревочной ручкой, велела задать корма поросенку, пока она разогреет завтрак. Пришлось идти.
А эта стерва, разбудившая меня так рано, продолжала брюзжать, отвлекая от важных дел, пробовал с ней договориться, не хочет ничего слушать. Пришлось быстро проглотить завтрак и идти в мастерскую. Мне был нужен наш коваль, Данила. Я только читал, но, ни разу не видел, как делаются оружейные стволы. Мужики уже были на месте, сидор штамповал крышки и донышки, Серафим полировал готовые самовары, а Никодим накачивал воздух для горелки. Кузнец, в своем закутке у горна, ковырялся с тиглями, перебирал и расставлял по полкам, привезенное от гончаров. Да мы могли себе такое позволить. Я убедил всех, что так будет проще. Они поворчали, но согласились.
— Утро доброе. — Поздоровался с народом.
Никодим повернул в мою сторону голову. — Ты прямо как огурчик выглядишь?
— Какой, соленый или малосольный?
— Пупырчатый. Ты мне, что обещал давеча?
— Свят крест, ей богу сделаю. С Данилой поговорю… — и, не дожидаясь продолжения беседы, позорно сбежал. Ему мало было рисунков разнообразных форм самоваров, которые я ему нарисовал. Теперь он с меня требовал шаблоны.
— Данила! У меня придумка есть, как ствол пищальный быстро сделать
Кузнец кивнул головой, не прерывая своего занятия. Покрутил в руках с виду целый тигель, отставил в сторонку, где был уже десяток ему подобных. Поднял следующий, щелкнул по нему пальцем, прислушался, видимо он ему понравился, поставил на полку.
— Его сверлить надо, а потом обточить немного, — Взгляд, которым меня наградили, понравился, в нем было все от любви до пожелания уйти с глаз долой.
— Федор! Погляди вот на это, — И Данила протянул мне тигель. — Посмотри, что гончары сделали.
Взял протянутый мне горшок, осмотрел со всех сторон, покрутил в руках, пожал плечами и вернул обратно, — Я в этом не понимаю. Ты мастер, уж кому как не тебе знать что надобно.
Он выставил грязный палец и ткнул им в мою сторону, — По твоему наущению, замес-то того чтоб дело делать, чужое дерьмо разгребаю.
— А лучше будет, если ты половину седмицы, будешь тратить на них? Давай опосля поговорим про это.
Мне надоело препираться с кузнецом, бывшем не в духе. Оставив за собой последнее слово, я развернулся и ушел.
Выйдя во двор, огляделся, конюшня крытая дранкой с распахнутыми воротами, птичник, рядом с ним квохтал с десяток кур во главе с моим будильником. Завидев меня одиноко стоящего, что-то переклинило в его пустой голове, и он пару раз капнув ногой пыль, распушил перья, бросился в атаку. Схлопотав сапогом по острому клюву, как ни в чем не бывало, вернулся к своему гарему, клюнул одну из клуш и, вытянув шею, заорал свою утренний клич.
— Вот тварь, твое место на сковороде, ножка буша. — Оглянулся, с этим гадом надо держать ухо востро, может наскочить сзади. Пошел на зады усадьбы, там, в углу у меня стоял перегонный куб.
