к ней нежелательно. Выражение ее лица ничуть не изменилось.
«По-русски говоришь?» – продолжал спрашивать Лаврентьев. Против воли он выражался короткими лающими фразами, повышая голос и чувствуя, что звук его все равно сносит ветром.
Вместо девушки ответил Мартынов.
«Немая, похоже! – громко сказал он. – Когда ловили, тоже ни звука: ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Пыхтит, и все! И лапать себя не дает. Может, больная?»
«Марсианка она! – сказал над самым ухом Лаврентьева Шмаков. – И скафандр у нее такой, чтоб не мешал движениям. А шлем в корабле оставила, потому что воздух ей подходящий!»
Никто не улыбнулся на это предположение. Ничуть не безумней гипотез об иностранной разведчице или беглянке из сумасшедшего дома. Не время для гаданий на кофейной гуще – просто надо было уходить с этого места. Все это знали, и Лаврентьев тоже.
«Искать ее будут, – понял вдруг Лаврентьев. – Обязательно будут искать! Те, кто ее знает, костьми лягут, землю будут жрать, но ее вернут. Кто она такая, зачем она здесь – не важно. После разберемся. Сейчас главное – сделать, чтобы было это – после. Не отдам! – так же внезапно решил он. – Хрен вам, а не чудо в пленке! Ищите дальше, мудаки! Моя она будет, – обломитесь!»
«Так! – быстро заговорил он. – Девчонку посадить в джип. Обращаться аккуратно. Кто будет лапать – руки по самые яйца оторву! По машинам!»
И, не сомневаясь, что его распоряжения будут выполнены мгновенно и точно, повернулся и зашагал к зовущему габаритными огнями «БМВ». В туфлях вовсю хлюпала вода…
– Вода хоть не замерзла – и то хорошо! – сказал Лаврентьев, отправляя окурок за окно.
– Побойся бога, Михалыч! – отозвался водитель. – Третьи сутки плюсовая температура. Так пойдет – весь снег за неделю сойдет!
– Поэт ты у нас: «пойдет – сойдет»! – хмыкнул Лаврентьев.
– Бывает! – скромно признал Петрович.
Бетономешалка залязгала выше и чаще. Что-то застучало, зашумело влажно и глухо.
– Полкуба сделали, еще один замес – и готово! – прокомментировал водитель. – Ох, и урюхаются ребята с цементом!
– Отмоются! – ответил Лаврентьев. – В первый раз, что ли?
Они еще помолчали. Ждать исхода всегда тягостно, и занять себя было нечем. Лаврентьев еще спросил сигарету. Водитель на этот раз уже не удивился, молча передал пачку. Сам он в машине не курил, если было нужно, терпел по нескольку часов кряду.
– А я бы не стал здесь строиться! – сказал он вдруг.
– Что так? – удивился Лаврентьев.
– Да тоска кругом – ни озерца, ни речушки. Ни искупаться, ни с удочкой посидеть. Всего и воды-то – весной в ручьях!..
В «Ручьях» они тогда ее и разместили.
Петрович было закряхтел, когда пассажиры в мокрой одежде и грязных башмаках полезли в отдраенный салон «БМВ», но по напряженному молчанию садившихся понял, что и ему лучше промолчать.
Едва захлопнули дверцы, у Мартынова зазвонил телефон.
«Куда едем? – спрашивал из задней машины Яркин (слышно было всем). – Сразу на Лубянку или в ближайший отдел сдадим?»
«В «Ручьи»!» – приказал Лаврентьев обернувшемуся к нему Мартынову.
«В «Ручьи»! – продублировал тот в трубку. – Порядок движения прежний. Подтвердите!»
Из «Лэндкрузера» подтвердили прием. Петрович осторожно развернул длинную машину на узкой дороге, и, не разгоняясь, прошел мимо «японца», давая время пристроиться. По мокрому асфальту, сквозь снегопад, ехать нужно было минут сорок. В обратную сторону и почти от самого дома.
За несколько километров до пункта Мартынов обернулся:
«Тамошних менять будем?»
«Будем!» – кивнул Лаврентьев.
Мартынов потыкал в кнопки телефона, дождался, пока ответят, отдал распоряжение дежурным в «Ручьях» спуститься в биллиардную и носа без приказа оттуда не высовывать.
«Где разместим?» – снова спросил он шефа.
«В кабинете! – сказал Лаврентьев. – Отдельный туалет, душ и диван есть, одна дверь, нет окон».
«Лады!» – согласился Мартынов и молчал уже до приезда.
Дверь дома была закрытой, но старший группы набрал код и вошел первым. Лаврентьев оставался на крыльце, пока его не пригласили. Перед тем как шагнуть за порог, приказал Шмакову: «Скажи, пусть ведут!»
Через минуту вошла девушка, следом – двое сопровождающих. Остальные благоразумно остались мокнуть на улице.
В ярком электрическом свете она оказалась еще прекрасней, хотя этого не могло быть. Он ошибся тогда, на дороге, предположив, что при лучшей освещенности сможет разглядеть изъяны – их просто не было. Глаза у нее были зелеными, а волосы темно-русыми. Кожа на лице явно отливала смуглинкой, будто у любительницы соляриев или недавно вернувшейся с тропических курортов. И еще Лаврентьев отметил: в отличие от всех вошедших, мокрых следов на сером ковровом покрытии она не оставляла.
Сделав несколько шагов, девушка остановилась, вздохнула через нос, отвернула лицо в сторону. Лаврентьев поманил ее рукой, показывая, куда нужно идти. Она без возражений двинулась следом, неслышно ступая и не проявляя любопытства к незнакомой обстановке. Мартынову пришлось отступить, чтоб ненароком ее не коснуться. Она его, кажется, и не заметила.
В кабинете, три стены которого были заставлены книжными шкафами, а возле четвертой стоял небольшой, но тяжелый письменный стол с задвинутым под него стулом, Лаврентьев тоже включил свет. Прошел, открыл обе двери, ведущие в крошечные туалет и душевую, включил свет и в них. Вернувшись, сел на диван, приглашающе похлопал ладонью по кожаной обивке рядом с собой. Девушка осталась стоять посередине комнаты, пристально глядя ему в глаза.
«Как на идиота смотрит! – в сердцах сказал Лаврентьев. Ему почему-то казалось, что если не понимающему тебя человеку говорить громче, он обязательно тебя поймет. – Мартын! Скажи ребятам, пусть пошукают в холодильнике: колбасы там, сыра, фруктов наберут, если есть! Вина стакан нальют, воды принесут бутылку».
Мартынов на пару секунд исчез и снова появился в дверях, прислонившись плечом к косяку. Лаврентьев знал, что мимо него сейчас ни пройти ни проехать, разве что застрелив предварительно. Сам он оставался сидеть. Ждал.
Стараясь ступать осторожно, но все равно стуча ботинками, появились ребята. Поставили на стол тарелки с по-мужски нарубленными закусками, красное вино в пластиковом стаканчике. Лаврентьев уже вскинулся возмутиться на их глупость, но вовремя понял и смолчал – из любого стекла оружие можно сделать, а тарелки небьющиеся, их только в голову бросать. Вот и ножа с вилкой не дали, спец-цы.
Девушка проводила взглядом выходивших охранников, снова повернулась к Лаврентьеву. Его начинала раздражать эта игра.
«Ладно, как знаешь!» – произнес он и встал.
У самых дверей сообразил, что не убедился в состоянии сантехники. Конечно, следят за ней, проверяют периодически, но хозяин-то он! Развернулся, прошел мимо поворачивающей за ним голову девушки, спустил воду в унитазе, покрутил краны в душевой, чудом увернувшись от брызнувших сверху струй. Мартынов повернулся боком, выпуская его из комнаты, и вдруг молча открыл и закрыл рот, глядя Лаврентьеву за спину. Тот мгновенно обернулся.
Она успела раздеться. Считанные секунды – и девушка стояла полностью обнаженная, не прикрытая теперь даже пленкой. Что-то непонятное сделала со своим костюмом, и он соскользнул с кожи, превратившись в сморщенный лоскуток. Она стряхнула его с ног, в два скользящих шага достигла душевой и скрылась внутри, задвинув рифленую сдвижную дверцу. Зашумела вода.
«Ну русалка! – восхищенно сказал Мартынов, покрутив головой и впервые назвав ее этим именем. – Нуль внимания, фунт презрения!»
