обет:
— Коли вернусь в Москву, так победителем! А не победителем — лучше в чистом поле оставить кости.
— Вот бы нам и воеводам нашим этак стоять за царя, как он стоит за Русское царство! — одобряли ратники, но потом призадумались: отчего не они целовали крест? Воевать-то им!
Колоколами встречала Тула пришествие с победой войска Ивана Исаевича Болотникова. На соборную площадь Иван Исаевич вступал пешим. Перед храмом его ожидал «царевич» Петр с «боярами».
Еще издали увидев, что гетман на голову выше толпы, «царевич» Петр заулыбался и дружески помахал рукою, — впрочем, не поднимая руку выше груди. Сам он был под стать Ивану Исаевичу — и ростом удался, и лицом был пригож. Улыбка белозубая, глаза честные, как у младенца.
Иван Исаевич распахнул было объятия, но князь Григорий Шаховской, первый «боярин» «царевича», гневно сдвинул брови:
— Перед тобою его высочество! Кланяйся!
Болотников растерялся, и руки распахнутые девать некуда. Как-то присел, головою дернул, но Петр не сплоховал, сграбастал Ивана Исаевича, расцеловал. Оба войска и горожане возликовали, видя такую любовь своих вождей.
После молебна князь Шаховской собирался развести «царевича» с гетманом, но «царевич» зыркнул на боярина лютым взором и увел Ивана Исаевича к себе, никого боле не пригласив.
За столом жаловался:
— Надоели мне баре! С хорошим человеком хочу пить и гулять.
Болотников собирался поглядеть крепость, запасы хлеба, пороха, само войско «царевича», но уступил. Робел перед Петром: царская кровь завораживала.
Когда остались наедине, «царевич» вдруг сказал:
— Пить будем крепкое, а закусывать солеными грибами да салом с хлебом, по-казацки.
Ивану Исаевичу польстило желание их высочества, поддакнул:
— Тогда уж и лук вели подать!
— Без лука что за питье! — обрадовался Петр. — Сразу видно: свой ты человек. За брата бы тебя держал!
Пили из братины.
— Первым ты изволь, — начал рядиться гетман.
— Царей, что ли, уважаешь?
Иван Исаевич не мог понять, куда клонит «царевич», чего хочет. Сказал, глядя перед собой:
— Истинного царя не стало, и жизни не стало: кругом война. Уважаю истинного царя!
— А казаков уважаешь? Плохо ли казаку, когда война? — «Царевич» обнял гетмана, взял братину, поднес к самым его губам: — Пей! Мы с тобой столько войны понаделаем, вовек не кончится, на радость казакам.
У Болотникова дрогнули уголки губ.
— Казаки — не Россия. Да и казаку домой хочется.
— Ну и ладно! — охотно согласился «царевич». — Это я говорил, чтоб тебе угодить, казаку. Мне-то что? Я — царевич. — И, придвинувшись, шепнул Ивану Исаевичу в самое ухо: — Давай бояр перебьем! Они заводчики измены. Кабы не добрые люди, в пеленках бы меня отравили. Спасибо мамкам! Подложили матушке моей царице Ирине девчонку Федосью. Да и Федосья долго не нажила. Годунов отравил бедняжку. — И вдруг рассмеялся, расцеловал Ивана Исаевича: — Выпьем за праведную жизнь! Иной раз вранье до того опостылет! Опохмелить себя не позволяю. Лопнет башка — и черт с ней!
Пили, грибками хрустели. Друг на друга поглядывали приятельски.
— А брат-то мой двоюродный, он-то хоть истинный? — спросил мимоходом Петр, а сам даже дыхание притаил.
Болотников ответил тотчас, «спроста»:
— В царской одежде был! И печать у Дмитрия Иоанновича большая, царская.
— Так это и я в царской одежде! — «Царевич» Петр захохотал и, входя в раж, принялся скидывать кафтан. Остался в нижней рубахе. — Теперь признаешь во мне царскую стать и царскую кровь?
— Признаю. — Иван Исаевич и глазом не моргнул.
— Дурак, — сказал ему «царевич». — Все вы дураки.
Хватил вина, закусывал луковицей, макая в соль. Глаза залило слезами.
— Ух, злодей! Ух, горюч! Казацкая еда.
Наполнил братину, поднес Болотникову:
— Пей!
Иван Исаевич выпил.
Петр наполнил другую:
— Пей!
Иван Исаевич и эту выпил.
— Молодец! — похвалил Петр. — А теперь слушай пьяную правду, — Погрозил пальцем: — Пьяную! Про то не забывай. Меня в «царевичи» на Тереке избрали. Сначала хотели астраханцу Митьке поклониться, да он отбрехнулся: на Москве не бывал, обычаев царских ни на мал золотник не ведает, в грамоте не силен. Тогда все ко мне и поворотились. Я в Москве с полгода жил. У воеводы служил, у Елагина. Стать у меня подходящая. Видал, как выступаю? Ногами-то не топ-топ, не шлеп-шлеп — по-государски несу свое величество.
Иван Исаевич сидел опустив голову. «Царевич» сердито толкнул его в плечо:
— Пей! — И вытаращился по-кошачьи. — А чем они, природные цари, царее? Чем? Миром помазаны? Да я на свою башку целый горшок этого мира вылил. Казаки сыскали, я и вылил. Чем они царей хотя бы тебя, простого казака? Не ты от Шуйского, а он от тебя в осаде сидел!
— Нужно за Дмитрием Иоанновичем верного человека послать, — строго сказал Болотников.
— Зачем он тебе, Дмитрий Иоаннович? Живем не тужим.
— Истинный царь принесет России очищение от худой кривды.
— Нет их, чистых! Нет их! И никогда не было! — взъярился «царевич». — Ивашка Грозный тоже царь подставной. Уж я-то знаю! На Тереке все знают! Истинным царем был Кудеяр, старший брат Ивашки. То боярские ковы. Подмена. Потому Ивашка и резал их, предателей, и огнем жег. Все изменники! Или ты мало на них нагляделся?
Иван Исаевич печально поник отяжелевшей головой. Он и впрямь нагляделся на измену.
— Краше казаков во всем свете никого нет! — надрывая глотку, закричал «царевич». Для ушей Шаховского кричал, позлить.
Иван Исаевич, однако, не согласился:
— Есть такие, что казаков лучше.
— Кто же?
— Пахари. Народ.
— Чего себя дуришь? Эти тоже изменники, — отмахнулся «царевич». — Ты за них головы своей не щадишь, а попадись — выручать не побегут, не почешутся. Уж я-то знаю.
Иван Исаевич совершенно озадачился.
— Зачем же ты меня принял? Зачем воюешь? Чего тебе надобно?
— Потому и принял, что в «царевичах» лучше, чем в казаках. Оттого и казаковал, что не я с той поры жил, как пуганая ворона, — меня боялись. Наперед-то я надолго не заглядываю. Нынче жизнь сладкая, и слава Богу. До блевотины буду жрать и пить! До усёру!
И принялся сквернословить. Каждое мерзкое слово выкрикивал отдельно, словно эха дожидался.
— Смотри, как по-царски-то живут! Эй! Боярыни!
И явились тут юницы. И поил их «царевич» Петр допьяна. И сорвали они с себя одежды и плясали ярее, чем в аду. И растелешили «царевича», и к Ивану Исаевичу подступались, но он не дался.
— Дурак! — сказал ему Петр. — Эй, боярыни-девки! Любите меня, что мо?чи в вас есть.
Пошло дело совсем непристойное, и казак не стерпел, дал блудливой отроковице под зад и ушел.
