— Ты сказал, что «Поющие под дождем» — один из твоих самых любимых фильмов, правильно? — продолжал Дудлбаг. — Когда-то люди говорили, что ты очень похож на Джина Келли, верно? И когда ты смотрел фильм, ты всегда представлял себя Джином Келли, так? Ну вот и будь им! Стань Джином Келли, а я буду Сид Чаррис. Все нужные костюмы у нас есть. Давай станцуем один из номеров фильма. Я научу тебя, как превратить воображаемое в самую подлинную реальность. Главное, не представляй себя стройным и грациозным, как Джин, а просто будь им.
Сначала Джулс пытался никак не реагировать на цепляния Дудлбага, но потом понял, что так просто молодой вампир не отстанет и будет говорить до тех пор, пока ему не ответишь хоть что-нибудь.
— Сказать по правде, это самая идиотская идея из всех, что ты выдвинул со дня своего возвращения в Новый Орлеан.
— И что в ней такого идиотского?
— Я ведь сто раз говорил — не умею танцевать!
— Ничего страшного. Мы с тобой исполним дуэт из эпизода «Балет Бродвея». В том номере танцует только Сид Чаррис, а Джин Келли просто стоит и с изумлением на нее смотрит.
Джулс вздохнул. Ему казалось, что он беседует с умственно отсталым ребенком.
— Даже ты не сможешь танцевать без музыки, разве нет?
— Это не проблема. Я могу запустить фильм. Мы дождемся, когда начнется нужный эпизод, а потом я станцую прямо во время фильма.
Джулс опять вздохнул.
— Тебе ведь все равно, что я отвечу, — сказал он кисло. — Ты в любом случае сделаешь по-своему. Ну вот и давай. Принимайся за дело. Надевай платье и играй в эти игры. Меня только не трогай, ладно? Потому что ни на одной из этих вешалок не найдется костюма, в который я смог бы влезть.
— Посмотрим, — сказал Дудлбаг с улыбкой.
Двадцать минут Дудлбаг перебирал рулоны кинопленки, заправляя их в проекционный аппарат, а затем опять вынимая. Наконец, после бесчисленных проб и ошибок, эпизод «Балет Бродвея» был найден. Когда фильм начался, Джулс почувствовал, что изображение на экране захватывает его, затягивает с головой. Пускай идея Дудлбага ему совсем не нравилась, однако он слушал, как Джин Келли поет «Танцуй», смотрел, как тот разгуливает среди декораций Бродвея — такой стройный, мужественный и вместе с тем невыносимо грациозный, — и воспоминания о прошлом, светлые и одновременно горько-сладкие, нахлынули одно за другим. Джулса поразило, насколько Джин Келли напоминает его самого в юности. Не столько внешне — Джулс признавал, что до гибкости Келли ему было очень далеко даже в лучшие годы, — сколько теплой, немного дерзкой улыбкой и мягким выражением глаз.
Когда Джин Келли заметил, как в дверях бродвейского казино появилась Сид Чаррис, и когда сцена превратилась в фантастическую феерию, где оба они танцевали как в райском саду, Джулс смотрел на экран, но видел не двух актеров. Он видел себя и Морин. Это Морин была в белом невесомом платье с бесконечным, летящим по ветру шлейфом и с длинными волосами, которые так красиво рассыпались по ее обнаженным плечам. Это Морин танцевала вокруг Джулса, опутывая ему торс и руки своей прозрачной пелериной, и завораживала ангельской пластикой, и вызывала ослепительную улыбку на губах. Морин, танцуя, уходила прочь и бесплодно манила его руками, а когда фантазия растаяла и обратилась в грубую реальность, отвернулась, чтобы принять холодное объятие своего дружка.
Джулс заметил, что Дудлбаг стоит рядом. На юном вампире было воздушное белое платье Сид Чаррис из сцены-фантазии.
— Они прекрасно смотрелись вместе, правда? — спросил Дудлбаг.
— Да. Прекрасно смотрелись.
Дудлбаг подошел к одной из стоек и начал просматривать костюмы, пытаясь отыскать какой-то определенный.
— Сейчас я пойду обратно в будку киномеханика и поставлю пленку сначала. Пока я буду наверху, надень вот это.
Он вручил Джулсу белую рубашку на трех пуговицах и пару черных брюк для танцев. Джулс посмотрел на ярлык с изнаночной стороны брюк и усмехнулся. Тридцатый размер. Брюки тридцатого размера не сходились на его талии с тех пор, когда президентом Соединенных Штатов стал Калвин Кулидж.[30]
Джулс снова посмотрел на экран. Там Джин Келли, огорченный отказом Сид Чаррис, выходил из казино с понуро опущенными плечами. Однако снаружи он наталкивался на юного танцора, и этот жизнерадостный паренек напоминал Джину, каким был он сам, когда только-только вступал на «Великий Белый Путь».[31] Энергия юности оказалась заразительной, и не успел Джин Келли опомниться, как опять танцевал прямо на улице, охваченный безумной, всепобеждающей радостью жизни. Энергия юности оказалась заразительной и для Джулса.
— Железная дорога, — сказал он вслух.
Его тело превратилось в кусок глины, а он сам — в великого Микеланджело. Через секунду талия Джулса стала не больше восьмидесяти сантиметров в обхвате, на широких плечах налились мускулы, а ноги сделались стройными и поджарыми. Он натянул рубаху прямо через голову, надел брюки тридцатого размера и, застегнув пуговицы, обнаружил, что в талии они слегка велики. Пришлось взять с вешалки ремень.
Пока Джулс возился с брюками, фильм остановился, а затем начался опять. С балкона по лестнице начал спускаться Дудлбаг. За спиной у него тянулся прозрачный пятиметровый шлейф. Он показал рукой на огромный, похожий на бочку вентилятор, стоявший в зрительном зале сбоку от кресел. Джулс включил его. Лопасти пришли в движение, задул сильный ветер, растрепав Джулсу волосы, и в ту же секунду из динамиков по другую сторону экрана зазвучали вступительные аккорды «Балета Бродвея».
Дудлбаг приблизился к Джулсу. Искусственные струи воздуха подняли вверх его легкую как пух накидку, и она взмыла почти к самому балкону. Они дождались, когда действие на экране приблизится к нужному эпизоду, а затем стали танцевать.
Точнее, танцевал один Дудлбаг, а Джулс просто стоял и смотрел — такой стройный, красивый и слегка растерянный.
Как только эпизод-фантазия закончился, Джулс попробовал высвободиться из плена прозрачной ткани, которой его опутал в танце напарник. Дудлбаг воспользовался временной неволей друга и, подскочив к нему, крепко обнял. От неожиданного объятия Джулс растерялся. Мысли в его голове совершенно перепутались, сосредоточенность была потеряна, и он вырвался из танцевального костюма, как воздушный шар, который надули с невероятной быстротой. Однако никакого значения это уже не имело. Теперь он точно знал, что способен поместиться в брюки тридцатого размера, и навсегда усвоил, что его мечты, если дать им хотя бы полшанса, могут стать сильнее его сомнений.
Когда Дудлбаг выпустил друга из объятий и отступил назад, в глазах его блестели слезы.
— Поздравляю, Джулс! Ты только что сдал экзамен и получил диплом с отличием! Моя работа закончена.
— Как это закончена? — Джулс подхватил с пола плащ и обернул им свои внезапно оголившиеся телеса. — Ты ведь только начал. Тебе еще надо научить меня всяким там кунфу и другим штукам… Закончил он, видите ли… Да мы только начали! И потом, мы же с тобой напарники. Мы должны все это пройти вместе.
— Правда, Джулс. Учить тебя мне больше нечему, — сказал Дудлбаг с долей сожаления в голосе. Потом отстегнул от ворота своего платья красивый, но крайне непрактичный шлейф и приятельски хлопнул Джулса по спине. — Идем. Пора вернуться в отель и немного вздремнуть.
Следующим вечером Джулс проснулся в прекрасном настроении. Выспался он отлично и, прежде чем поднять крышку гроба, взглянул на часы. Двадцать две минуты двенадцатого? Неудивительно, что он так хорошо отдохнул — проспал лишних три с половиной часа. Интересно, почему его не разбудил Дудлбаг? Хотя это не важно. Сегодняшнюю ночь они могут потратить на разработку стратегии. Сварганят побольше кофе, как следует отдохнут, а заодно разработают план действий. Будет весело.
Джулс поднял крышку гроба и высунулся наружу, как дрозд, которому не терпится проглотить первого
