беды какой? Избави нас, Господи!' — так говорил сам с собою человек, бродивший по берегу Волги и беспокойно глядевший во все стороны.
Вдруг вдалеке показался другой человек и шел прямо к тому месту, где бродил нетерпеливо ожидавший. Тот остановился, огляделся пристально и, видя, что идут прямо на него, запел вполголоса: Высоко сокол летает. Подходивший повторил также: Себе цаплю выбирает. 'Ты ли, Димитрий?' — спросил первый.
— Я, — отвечал подходивший. — Ты давно ждешь меня, Замятня?
'Давно! Хорош молодец! Спрашивает, как будто и не знает, что я с полуночи торчу здесь, словно грань поверстная, а теперь скоро светать начнет!'
— Терпи, товарищ! — сказал Димитрий, крепко ударив его в руку, — терпи — скоро и на нашей улице праздник будет!
'Да ты и то как будто с праздника! Некстати, брат, затеял ты веселиться, куда некстати!'
— Не ври, Замятня, пустая башка! У тебя сквозь голову слова летят, ума не спросившись,
'Димитрий! Что тебе вздумалось?'
— Слушай, Замятня! Ты добрый человек, но точно колокол! Стоит раскачать язык твой, и ты зазвонишь на весь мир. Знаешь ли ты, до чего было доводил ты всех нас? До плахи, безумный болтун!
Замятня содрогнулся.
— Да, Некомат знал уже, что ты сбираешь верных слуг Симеона, знал, где скрытно хранится у вас оружие и где вы собираетесь. Третий день, как я в Нижнем, а вчера Некомат уже заметил меня — и все по твоей милости!
'Провались я сквозь землю, если сказал хоть слово…'
— Полуслова довольно для такой хитрой головы, какова Некоматова. Ты кричал везде и всегда, пел даже песню нашу при Некомате, и он все разведал, все узнал…
'Ах! сгинь он, окаянный! Да я ему сегодня же шею сверну — вот и концы в воду'.
— Молчи и слушай. Ты знаешь, что Некомат был одним из любимых слуг князя Димитрия Константиновича — Симеон вырос при нем, и в былое время, когда глазки его Ксении зажги мое ретивое, дело у нас было слажено. Но князь Борис завладел Нижним, Симеон бежал, и я следовал за князем. У Некомата сердце заперто в золотом сундуке его, но я прощаю ему, что он не расстался с Нижним и с сундуком своим. Он наш…
'О! если бы слова твои были правда!'
— Слушай далее. Князь Московский послушался благого совета своей матери. Он теперь в Орде, и когда, поехавши туда, подле Симонова монастыря взглянул он в последний раз на Москву и на расставаньи горько заплакал, княгиня Евдокия Димитриевна молвила ему золотое слово: 'Сын милый! не обижай дядьев, не тронь Нижнего! Москвы довольно тебе и детям твоим — так и отец твой думал!' Кдазь умилился и дал ей слово передать Нижний Симеону, Суздаль — Василью, а Бориса пересадить в Городец по-старому, когда бог принесет его подобру-поздорову из Орды. Тогда приехал в Нижний московский боярин Поле…
'Но ведь он приехал к Борису?'.
— Что станешь делать, когда в нынешнем свете и правду делать можно только через неправду — таков обычай повелся! Боярин Поле бражничал с Борисом и разведывал о доброхотах Симеона. Наших товарищей никто не знал, но Некомат перемолвился с Полем, догадался, а теперь они поладили, и за веселой беседой втроем мы все кончили!
'Кончили? Чем?'
— Быть Симеону князем Нижегородским, под рукой племянника своего князя Московского, по благословению сестры его княгини Евдокии. Князю Василью отдать Суздаль, а князь Борис добро пожаловать по-старому в Городец! Завтра либо послезавтра явятся сюда послы татарские и московские. Христианской крови лить не будем. Придем к князю Борису и ласково скажем ему: 'Не на своем столе сел, князь Городецкий…'
'И тогда-то запируем, товарищ! Вместе горе, вместе радость! Да здравствует Симеон!'
— Тише, тише! Вон народ уж зашевелился. Ползут на белый свет суеты и заботы — пойдем скорее…
Они замолчали и спешили идти. Но, поравнявшись с домом Некомата, Димитрий остановился, посмотрел несколько мгновений на терема его и узорчатые кровли и невольно промолвил:
— Свет мой, невеста нареченная! почивай с Богом, да просыпайся на радость! Взойдет и для нас красное солнышко!..
Когда от избытка радости говорил Димитрий, ворон сел на кровлю Некоматова дома. В тишине утра зловещий голос его раздавался, как вестник горя и несчастия, и собака жалобно завыла на ближнем дворе. Димитрий содрогнулся — сердце у него замерло…
Солнце только что осветило Нижний Новгород и яркими лучами заиграло в струях Волги, как в ворота Некоматова дома застучали железным кольцом. Глухой стук в медную бляху раздался на улице, и через минуту полусонный дворник Некомата окликнулся, не отворяя ворот: 'Кто там?'
— Добрые люди! — отвечал человек, стучавший в ворота и пожимавшийся от утреннего холода. — Отворяй!
'Да кого тебе надобно?' — спросил опять дворник, унимая двух огромных собак, громко лаявших на дворе.
— Самого хозяина твоего, старый хрыч! Отвори скорее — разве ты меня не знаешь?
Ворча про себя, дворник отпер огромный висячий замок, отворил немного ворота, высунул голову и увидел человека в беличьем тулупе, огромного и толстого. Он хотел повторить свои вопросы, но, видно, гость не был расположен отвечать ему. Он грубо оттолкнул старика и вошел во двор. Собаки бросились на него.
— Уйми их, старый! — вскричал незнакомец.
'Сам уйми, московский барин!' — отвечал дворник сердито.
На лай и шум отдернулось волоковое окошко и показалась голова Некомата.
'Кто тут шумит?' — вскричал Некомат, но, увидев незнакомца, он переменил голос и ласково прибавил: 'А! добро пожаловать, ранний гостенек, добро пожаловать!'
— Вели проводить меня, Некомат! Дворник твой с товарищами загрызли меня.
'Тотчас, тотчас!' — Волоковое окошко задернулось, и через минуту Некомат, в засаленном полукафтанье и с огромною связкою ключей у пояса, явился на крыльце. Гость вошел к нему. 'Милости просим, боярин Белевут!' — говорил ему Некомат, растворяя дверь светлицы.
— Крепко ты живешь, гость Некомат. Видно, что деньги бережешь.
'И, боярин! Какие у нашего брата, бедного торгаша, деньги! Уж так у нас заведено. Ведь мы не вам под стать и полоротыми ворот никогда не оставляем. Есть и недобрый народ — как не бояться…'
— А особливо, когда вот этакое добро в доме! — сказал Белевут, усмехаясь и указывая на множество соболей и лисиц, раскладенных по лавкам, и на большую, окованную железом шкатулку, стоявшую на столе.
Некомат с трудом поднял шкатулку со стола и поставил под лавку: 'Извини, боярин, что прибраться не успел. Так, вздумалось было поразобрать товар — вчера купил. И кто ж думал, что так рано пожалует ко мне такой дорогой гость? Не знал я, что ты встаешь с петухами. Наши бояре долее залеживаются на своих пуховиках'.
— Нет! этого я не скажу: у вашего князя уж давно хлопают бичами и трубят в рога на Соколином дворе. Он тоже, видно, следует Мономахову наставлению: вставать рано и день начинать с солнцем.
'Что и говорить, боярин! На охоту у нас рано встают, а дела гак просыпают!'
— Да и Нижний-то едва ли не проспали!
'Кажись, так', — отвечал Некомат, сомнительно взглянув на Белевута:
— Сказано — сделано, гость Некомат! Ведь мы обо всем переговорили, и я тебя еще вчера поздравил с дорогим зятем. Боярин Димитрий молодец хоть куда, — прибавил он, перебирая рукою рыжую бороду свою и усмехаясь.
'Добрый молодец, боярин', — отвечал Некомат, в недоумении глядя на Белевута.
— Ну, и не бедный, прибавь к тому!
