гравировальной иглой нанести еще две фигуры.
Первая: дон Антонио, долговязый, тощий, живой итальянец, обеспечивавший нас, будучи поставщиком, всем необходимым — лошадьми и другим, что нам требовалось; он горячо и дельно всюду встревал, бессовестно всех надувал, где только можно, и дабы снискать наше расположение, непрерывно бранил испанцев. Самым большим горем для дона Антонио было то, что он не умел ни читать, ни писать, а это весьма пригодилось бы для его двойной бухгалтерии.
Вторая: бедный парень, я думаю, кабатчик, у которого наши матросы пили вино, приводившее их в состояние, близкое к безумию. Этот человек лез ко мне со всякими любезностями и маленькими подношениями, пока наконец нерешительно не изложил свое дело. Поляк по рождению, он совершенно забыл родной язык и думал, что я, русский, с которым он может объясняться и по-испански, соглашусь обучать его забытому польскому языку.
Самым большим наказанием, которому подвергались матросы на «Рюрике», было, насколько я сам видел, наказание палками, производившееся двумя унтер-офицерами. Капитан допрашивал, выносил решение, и экзекуция производилась в его присутствии. При этом он не советовался с другими офицерами. Такие экзекуции бывали редко; обычно после них капитан удалялся в свою каюту и приглашал врача. Упоминаю об этом потому, что в Чили для подобной надобности были нарезаны миртовые палки.
Мы приняли на борт (не помню, было ли это подарком губернатора) вино из Консепсьона, напоминавшее сладкие испанские вина. Наш прежний запас иссяк, новый был весьма желателен. Погрузили и несколько овец. Все было готово к отъезду. Мы поднялись на корабль, а за нами прыгнула маленькая уродливая собачка, которая привыкла к нам за это время. У нее была кличка Валет.
Прежде чем покинуть этот берег, процитирую несколько строк из письма, которое написал другу{107} на родину из Талькауано. В них запечатлено настроение, владевшее мною в те мимолетные часы:
«Гектор, ты теперь мой отец и любящая мать, а также мой единственный брат.
Ты ведь знаешь, что благодаря тебе Берлин стал для меня и родиной, и тем центром моего мира, откуда я отправился в кругосветное странствие и куда, усталый, я вернусь в свое время, если на то будет воля божья, чтобы отдохнуть рядом с тобой. Добрый мой Эдуард, в плавании живешь так же, как и дома. Очень скучно при шторме, когда человек от долгой качки и тряски не способен ни на что, кроме как спать, играть в дурака (по-немецки — в баранью голову) и рассказывать анекдоты (в коих я оказался более неистощим, чем предполагал). Чувствуешь себя весьма несчастным и подавленным, если сталкиваешься с подлостью; радуешься, когда сияет солнце; полон надежд при виде земли; а на земле вновь горишь желанием ее покинуть. Взгляд неотступно устремлен в будущее, которое, как и настоящее, проносится над головой. К смене картин природы привыкаешь, как привыкаешь к чередованию времен года у себя дома. Полярная звезда зашла, как это когда-нибудь случится и с нами; холод идет с юга, а зенит располагается на севере; под рождество танцуешь в апельсиновой роще. Что же это может означать, как не то, что ваши поэты рассматривают мир через горлышко бутылки, в которую они заключены. И мы это хорошо понимаем. Поистине ваши юг и север, весь наш натурфилософско-поэтический хлам превосходно воспринимается именно там, где в зените стоит Южный Крест. Бывают дни, когда я говорю себе, своему бедному сердцу: ты глупец, что так бездумно слоняешься по свету! Почему ты не сидишь дома и не изучаешь что-либо стоящее? Ты похваляешься, что любишь науку? И это тоже обман, ибо каждую секунду всеми порами я впитываю в себя новые впечатления; и даже если оставить науку в стороне, мое путешествие надолго даст нам пищу для разговоров, когда старые анекдоты уже иссякнут. Прощай».
Из Чили на Камчатку
Здесь начинается, если можно так выразиться, исследовательский этап экспедиции на «Рюрике». Мы отплыли 8 марта 1816 года из бухты Консепсьон и 19 июня прибыли в Авачинскую бухту. За три месяца и одиннадцать дней мы лишь однажды, да и то на короткое время, бросили якорь у острова Пасхи, только дважды — на этом острове и на острове Румянцева [Тикеи] — мы ненадолго ступили на сушу, нам лишь бегло удалось поговорить с жителями островов Пасхи, Пенрин [Тонгарева] и Радак [Ратак], да и видели мы только то, что перечислено выше. В поле зрения не было ни одного европейского парусника; только 18 июня вечером близ побережья Камчатки, при входе в Авачинскую бухту, мы встретили первое судно, напомнившее, что на свете есть и другие подобные нам существа.
На путях, пересекающих этот огромный водный бассейн, движение не столь оживленно, как в Атлантическом океане; здесь не видно берегов, к которым могла бы устремиться мысль мореплавателя; однако Пролетающие морские птицы и другие признаки суши зачастую позволяют ему думать о близости островов, и он не чувствует себя затерянным в безбрежных просторах. Суда, следующие одно за другим, встречаются, как правило, лишь у гаваней Сандвичевых [Гавайских] и других островов, служащих им сборными пунктами. Во время нашего долгого плавания мы избегали торговых путей и, двигаясь по затерянным следам прежних мореплавателей, старались пролить свет на некоторые, вызывающие сомнение положения гидрографии. Этот отрезок нашего путешествия, один из самых важных с точки зрения деяний капитана Коцебу, занимает довольно много места в его путевых записках, и поэтому здесь ему будет посвящено лишь несколько страниц. То, что мне хотелось рассказать о виденных нами островах и с людях, с которыми мы встречались, я сообщил в моих «Наблюдениях и замечаниях» и подробно изложил там, в частности, в разделах «Общий обзор» и «Радак» свои суждения о геогностических особенностях Низменных, или Коралловых, островов [Туамоту], к которым относятся все упоминаемые здесь географические объекты, кроме островов Пасхи и Сала-и-Гомес. Что же касается вопросов навигации и географии, то здесь я должен сослаться на Отто Коцебу, а также на Крузенштерна, в произведениях которого дана критическая оценка открытий экспедиции «Рюрика» в Южных морях.
Приходится сожалеть о том, что немецкое издание описания путешествия О. Коцебу изобилует столь многими неточностями и погрешностями, что содержащиеся в тексте цифры и величины никак нельзя считать достоверными. Если сравнить указания широт и долгот, приведенные в тексте описания, с теми, что даны в метеорологических таблицах, то обнаруживается, что в описании не только зачастую опущены секунды, но п сами градусы приведены неточно. Таблица «Аэрометрические наблюдения» (т. 3, с. 221), по-видимому, более правильна, чем текст, и может служить для уточнения данных полуденных наблюдений с 18 июля 1816 года по 13 апреля 1818 года, на пути от Камчатки до Св. Елены, а также сохраняет значение и для последующей части пути с 5 по 24 ноября 1817 года между островами Радак и Марианскими через Каролинские острова. Например, в тексте (т. 2, с. 125) для 20 ноября 1817 года указана широта 10°42', что, очевидно, ошибочно, а в таблице (с. 226) 11°42'29', и это более точно. Для того этапа путешествия, который нас сейчас интересует, подобной таблицы нет. Достойно сожаления, что капитан Коцебу не приложил к своему описанию извлечений из судового журнала. Жаль также, что в описании он не поместил многих карт и планов, которые хотелось бы здесь видеть и за которые ему благодарна гидрография. Между тем Крузенштерн (т. 2, с. 160) позаимствовал из этих источников планы гаваней Гана-руру [Гонолулу] на Ваху [Оаху] и Ла-Кальдерона-де-Апура на Гуахаме [Гуаме]. Можно также сожалеть, что Коцебу не воспроизвел инструкции, полученные им от организатора экспедиции{108}, хотя и он сам, и Крузенштерн неоднократно на них ссылаются. Приходится опять-таки выразить сожаление и по поводу того, что О. Коцебу не сохранил результаты барометрических наблюдений, которые в течение долгого времени проводились на судне в определенные сроки.
Те указания широт и долгот, высот гор и т. д., которые капитан сообщал мне во время плавания, всюду не согласуются с теми, которые приведены в его книге. Поэтому я пользуюсь последними, за исключением тех случаев, где могу подозревать описку или опечатку.
Прошу извинить меня за это отступление. Теперь я бегло прослежу на карте курс «Рюрика», а потом добавлю кое-что о событиях нашего плавания.
Мы поплыли на север, оставив остров Хуан-Фернандес с подветренной стороны, то есть с запада, а
