Этот этап путешествия, хотя мы и не нашли группу Ралик и район, где на некоторых картах обозначены Каролинские острова, все же немаловажен в гидрографическом отношении. Мореплаватель, желающий предпринять исследования в этих водах, должен обратиться к таблице «Аэрометрические наблюдения» («Reise». III, с. 226), чтобы не повторять наш курс.
Капитан Коцебу отмечает, что к западу от Радака и в том районе, где следует искать Каролинские острова,— между 9° и 10° сев. широты, а в последние три дня — до 11°, море приобрело менее выраженную голубую окраску, большую соленость и было более холодным, чем обычно на тех же широтах в Великом океане. Отсюда он делает вывод, что, возможно, глубина здесь меньше. Когда мы, чтобы подойти к Гуахаму, взяли, курс чуть к северу, море опять приняло темно-синюю окраску, обычными стали соленость и температура в нижних слоях.
В это время часто нам досаждали штили, а однажды ночью разразилась гроза, сопровождавшаяся порывистым ветром. Мы загарпунили дельфина. Смешное происшествие, случившееся в эти же дни, очень позабавило всю команду. У одного из наших матросов была шапка из тюленьего меха, вернее, это было подобие шапки, настолько она обветшала от долгого употребления; лоснившаяся от смолы и рыбьего жира, шапка эта была предметом постоянных насмешек. С досады матрос как-то утром выбросил ее за борт. И в тот же день злополучная шапка была обнаружена в желудке пойманной акулы.
23 ноября во второй половине дня мы приблизились к северной оконечности Гуахама. У нас не было карты, чтобы ориентироваться, да и город Агадну [Аганья] был известен лишь по очень неполным описаниям. Мы отошли от берега, а 24-го вновь приблизились к острову и двинулись вдоль его западного побережья в поисках города и якорной стоянки.
Дул сильный пассат. Обогнув северную оконечность острова с подветренной его стороны, мы оказались в спокойном море. Легкий ветер, еще наполнявший паруса, приносил с поросшего лесом берега такие приятные ароматы, каких не было ни на одном побережье за все время путешествия. Казалось, что этот зеленый, благоухающий остров должен быть райским садом, но он был пустыней. На берегу мы не увидели радостно приветствующих нас людей. Ни одна лодка не двинулась нам навстречу с
Нас наконец заметили. Пока мы осматривали живописную, окаймленную зеленью бухту в поисках удобной якорной стоянки, прибыла лодка европейского типа с лоцманом Робертом Вильсоном, чтобы показать путь в гавань. Близ города нас встретил лейтенант артиллерии дон Игнасио Мартинес. Он сидел в проа — лодке, напоминавшей суда радакцев. Южные каролинцы строят такие лодки для испанцев с Гуахама и доставляют сюда на продажу.
Гавань Кальдера-де-Апра [бухта Порт-Апра]
Освещенная луной дорога проходила по восхитительной местности; с правой стороны — пальмы, леса, холмы, слева — море. В Агадне мы остановились у Вильсона, а затем представились капитан-генералу Марианских островов. Дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда, в полном параде, при всех регалиях, принял нас весьма дружелюбно. Я и капитан Коцебу жили у него, остальные — у других испанцев. К столу у капитан- генерала в изобилии подавались мясные блюда; фруктов, этих плодов земли, которые особенно желанны для моряка, ступившего на берег, не было, и лишь апельсиновый напиток, предлагавшийся в перерывах между едой, напоминал о наполненной ароматами зеленой стране. Хлеб предназначался только для хозяина и иностранных гостей; испанцы довольствовались кукурузными лепешками.
В Агадне я ощущал недостаток фруктов, а на «Рюрике» они были в избытке. Губернатор распорядился щедро снабдить корабль всеми дарами земли — овощами и фруктами. Кроме того, матросы, которых зачем- либо посылали на берег, привозили из леса на корабль столько лимонов и апельсинов, сколько могли сорвать и донести. Эта земля, эти фруктовые деревья вскормили сильных, полнокровных людей; странно, однако, что число их здесь было незначительным.
Возникает вопрос: нравилась ли такая еда нашим северным ихтиофагам? Апельсины показались им вкуснее, чем китовый жир. Приятно было видеть, с каким удовольствием алеуты лакомятся ими, и на пути в Манилу мы отдали им последние остававшиеся у нас плоды. Эшшольц по крайней мере все свои апельсины подарил алеуту, обучавшему его языку.
В «Наблюдениях и замечаниях» я писал о доне Луисе де Торресе, с которым нас быстро и прочно связал общий образ мыслей. Вспоминаю о нем с любовью и искренней благодарностью. Дон Луис де Торрес изучил на Улле [Волеаи] нравы и обычаи, историю и сказания этих милых людей; он попросил наиболее опытных мореплавателей, с которыми поддерживал тесные связи, составить для него карту их нептунического мира. Используя торговые суда, ежегодно приходящие на Гуахам из Ламурека, он сохранил постоянные связи с тамошними друзьями. Дон Луис де Торрес раскрыл передо мною сокровищницу своих знаний, показал карту, охотно и с нежностью говорил мне о своих друзьях и о народе, к которому благодаря Каду я уже испытывал огромную симпатию. Дни в Агадне я посвятил полезному и сердечному общению с достойным доном Луисом де Торресом, с чьих слов записал сведения, изложенные позднее в «Наблюдениях и замечаниях». Капитан Коцебу, которого я осведомил о результатах исследований, пошел навстречу моему желанию и к намеченным двум дням пребывания на Гуахаме добавил еще один — жертва, за которую я ему весьма признателен. Он проводил время в поездках между гаванью и городом, а я оставался в Агадне, выполняя поставленную перед собой задачу.
Я уже упоминал о здоровой супружеской чете, живущей на Гуахаме,— родоначальнице шести поколений. Дон Луис де Торрес, сам дедушка, приходился им внуком; к шестому поколению вела другая линия.
В Перу, откуда дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда прибыл на эти острова, он встречался с Александром Гумбольдтом и с гордостью рассказывал, как однажды, когда тому надо было появиться при дворе вице- короля, одолжил ему свою шляпу. Позже в Маниле, столице Филиппин, с давних пор поддерживавшей оживленные связи с Новым Светом, мы часто встречали произносимое с уважением имя нашего всемирно известного земляка и встречали немало людей, особенно из среды священников, гордившихся тем, что знали или видели Гумбольдта.
Я уже упоминал о том, что, идя навстречу пожеланию нашего капитана познакомиться с народными танцами и праздниками островитян, дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда приказал устроить оперно-балетное представление при свете факелов. Я сам слышал, как однажды, желая показать нечто необыкновенное, он советовался со своими приближенными и на их возражения ответил: «Но он хочет посмотреть танцы!» Итак, нам показали танцы.
Хорис, наделенный талантом быстро и легко писать акварельными красками портреты, весьма сходные с оригиналом, как-то утром попросил разрешения нарисовать портрет губернатора. Последний тут же пошел переодеться в парадный костюм и вернулся обутый в башмаки с пряжками, кроме того, на нем были шелковые чулки. Хорис же изобразил его только до пояса, запечатлелись лишь эполеты. Это обстоятельство дало злым языкам повод утверждать, что дон Хосе не сможет послать портрет своим родным, для которых он, собственно, и предназначался, поскольку право носить эполеты даровал себе сам.
Наступило 28 ноября — день, когда мы вновь должны были взойти на борт корабля. На прощание я решил подарить несколько пиастров испанцу, прислуживавшему мне в доме губернатора. Но этот человек, незнакомый с нашими нравами, казалось, совсем не понимал, что я хочу. Боясь его обидеть, я сказал, что эти деньги предназначаются
