картофелину, быстро ее прожевал, скривился.
— Горячая! Зачем же вы ее так сразу, не остудили! — сказала Анфиса Тимофеевна.
— А он не боится горячего, он плиту, раскаленную плиту руками трогал, — задумчиво сказал Коля.
— Сам не говорит, нас не слышит… Один, видно, Джек его понимает. Оттого он к нему и ластится…
— А может, и правда Джек его слышит? — сказал Коля. — Что, если я попробую записать его на пленку через усилитель?
Коля достал магнитофон, смахнул с него пыль, подключил старую, полуразобранную телефонную трубку и обрывком провода привязал ее к спинке стула, на котором сидел Человек. Трубка заменяла Коле микрофон. Человек, видимо, не понимал, что от него хочет Коля; по-рыбьи заглатывая воздух, он следил за каждым его движением.
При прослушивании сначала не было ничего слышно. Потом в тихое жужжание магнитофона вплелись чьи-то шаги, короткий гудок паровоза… Трудно было определить, откуда он пришел: был ли записан или прозвучал только сейчас.
«Вдребезги разбил, и не склеишь», — раздался голос Анфисы Тимофеевны. Это она сказала во время записи; значит, магнитофон работал.
«Конечно, — подумал притихший Коля, — раз я не слышу, так что же может записать магнитофон?»
Он перевел рычаг на ускоренную перемотку и встал. Человек, протянув руку к магнитофону, неслышно открывал и закрывал рот, а потом оттолкнул Колю и схватил усилитель.
— Осторожно! Током, током ударит! — только и успел крикнуть Коля, но было уже поздно.
Всей пятерней незнакомец залез в «монтаж» усилителя. Быстро, будто играя, пробежал пальцами по деталям. Он безбоязненно притрагивался к оголенным концам сопротивлений, конденсаторов, оголенным слёзкам пайки. Презрительно оттопырив губы, вырвал сопротивление, что-то внутри усилителя щелкнуло, электрическая лампочка мигнула и погасла.
— Замыкание! — с досадой сказал Коля.
— Черт проклятый! — отозвалась Анфиса Тимофеевна.
Коля на ощупь отключил магнитофон, потом вышел в переднюю, покопался в пробках. Свет зажегся, и Коля зло сказал:
— Уходи, уходи, откуда пришел!
— Завтра и уйдет, — неожиданно сказала Анфиса Тимофеевна. — Куда сейчас, на ночь глядя? Пусть уж…
— Я работал, работал! — говорил сердито Коля. — Знаешь, как трудно собрать все детали к магнитофону? А наладить! Ты что, с Луны свалился?… — Коля взглянул на Человека. — С Луны свалился… — повторил он, будто пробуя на зуб эту мысль.
Человек успокоился. Притрагиваясь к окружавшим его вещам, он неторопливо расхаживал по комнате.
— Спать его нужно уложить, — сказала Анфиса Тимофеевна. — Пьяный он, вот что. Отец твой, когда с нами жил, тоже иногда штуки выкидывал.
Она постелила Человеку на раскладушке и, потушив свет, улеглась. Коля вынес Джеку остатки щей и тоже лег.
— Коля, посмотри, у него глаза светятся, — неожиданно сказала Анфиса Тимофеевна, — зеленые, зеленые!.. Коля, а он не… шпион?
Коля замотал в темноте головой:
— Тетя Фиса, он не наш, совсем не наш.
— И я тоже думаю: не наш! И зачем это я, дура этакая, привела его в дом? Пускай бы шел своей дорогой…
Они еще долго наблюдали за Человеком, пока незаметно не заснули.
Когда Анфиса Тимофеевна проснулась, первая ее мысль была о том, что вчера произошло что-то необычное. Напрягая зрение — было еще темно, — она всматривалась в тот угол, где стояла раскладушка.
— Коля, Коля, — позвала она, — проснись скорее! Наш-то гость ушел. Выйди в переднюю, посмотри, висит ли пальто, не стянул ли он чего?
Коля, звеня пряжкой пояса, оделся.
— Все цело, — донесся голос Коли из передней. — Вы спите, тетя Фиса, я пойду поищу его.
Коля вышел во двор.
Густой утренний туман лежал в овраге. Непрерывно гудя, прошла электричка. «Боится, — подумал Коля о машинисте, — туман…» Коля подошел ближе к насыпи и сразу увидел вчерашнего незнакомца. «Он! Сидит на рельсе!» Коля забрался на насыпь и пошел по шпалам, но Человек поднялся на ноги и стал удаляться от него ровной походкой.
— Эй, товарищ!.. Как вас? Человек! — крикнул Коля.
Сзади раздался низкий вой: сверля туман прожектором, приближалась электричка.
Теперь Коля уже не шел — бежал, скользя на мокрых шпалах, то и дело спотыкаясь, а впереди скользил по рельсу Человек. Как будто задумавшись о чем-то важном, он не замечал опасности.
«Ужжж-а-а-а!» — рявкнула совсем близко сирена. Коля едва успел отпрянуть в сторону. Он закричал от ужаса, от сознания своей вины перед этим непонятным человеком.
Удар, ослепительная вспышка света — и поезд остановился.
Коля бросился вперед, споткнулся о шпалу и упал. Из первого вагона выскочили люди, бережно подняли Человека в вагон.
— По вагонам! — донеслось спереди.
Поезд медленно стал набирать скорость. Коля едва успел схватиться за поручни последнего вагона. Дверь оказалась запертой. На платформе следующей станции Коля спрыгнул на ходу и, обгоняя еще движущийся поезд, перебежал в тамбур следующего вагона. С трудом проталкиваясь в тесно набитом людьми вагоне, он пробирался вперед. Однако переход между вагонами был занят каким-то шкафчиком, владелец которого держал ручку двери и что-то быстро и резко говорил всем, кто пытался ее открыть. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы пробраться вперед, и, когда поезд застучал на стыках, подъезжая к городу, Коля огорченно махнул рукой и прижался; к холодному углу тамбура. Все говорили об аварии, о том, что кто-то попал под поезд. Одни говорили, что пострадавшим был мужчина, другие — женщина, мать троих детей…
Вокзал… Коля рванулся вперед, но сразу же попал в поток спешивших на работу людей. Многие шли группами. Впереди мелькнули носилки, и тесное кольцо любопытных преградило путь. Коля сошел на асфальт вокзала и успел только увидеть светлую машину с красным крестом на ветровом стекле, которая медленно выезжала через широко открытые ворота, увозя его незнакомца.
— Вот хорошо, что теперь машина дежурит, — сказал кто-то сзади. — А то был такой случай… Да не стой, паренек, на дороге!..
В БОЛЬНИЦЕ
В палате было трое больных. У стены, повернувшись к ней лицом, лежал привезенный из тайги охотник. На средней койке, головой к большому окну, беспокойно ворочался старик с резкими складками- морщинами возле носа и маленькими светлыми глазами. Третьим был Человек, так неожиданно потерянный Колей.
И старик и охотник лежали здесь уже не один день и вели нескончаемые беседы. Правда, говорил только старик. Лежащий у стены охотник с забинтованной головой совсем не мог говорить: он только изредка шевелил левой рукой. Правая его рука была короче левой почти на кисть.
— Отходился ты, отходился, — вздохнул старик. — Теперь тебе только в городе жить. Можно сказать,
