мира с внешним культивировалась и воспитывалась. Это лучше всего видно из эстетики китайской и японской поэзии и живописи, где целый мир сжат до трех строчек стихотворения или изображения одинокой ветки сосны. Светская культура Запада, напротив, поощряла действие, т. е. выход личности к активному взаимодействию с другими и с миром в целом. Внешняя пассивность и интенсивное действие исключительно в сфере 'внутреннего', 'духовного' была уделом затворников, монахов, но не обычных мирян. Такое различие в культурных традициях актуально и сейчас. Поэтому японцы и американцы едва ли согласятся в оценках какого–либо конкретного человека как и. или э., поскольку сами эти понятия в их культурах интерпретируются по–разному.
Инфантильным мы называем поведение, не соответствующее тому, что мы ожидаем от личности данного биологического возраста. Например, когда психически здоровый ребенок десяти лет развлекает себя тем, что часами протыкает в бумаге дырки гвоздем, можно говорить о его и., хотя для детей двух–трех лет такие игры типичны. Инфантильным мы называем и молодого человека двадцати лет, который живет родительским умом и заботами, не задумываясь о том, что его родители не вечны. Тем самым понятие и. имеет относительный характер: оно коренится в определенных социокультурных представлениях о том, какими, с точки зрения данного культурного сообщества, должны быть поведение, жизненные ориентации и предпочтения человека, достигшего определенного возрастного рубежа.
В первой половине XIX в. в России подростки были студентами, молодые люди — полковниками. Молодыми вступали в активную жизнь и разночинцы — Добролюбов, умерший в двадцать пять лет, успел стать влиятельным критиком. Мало кто помнит, что одному из самых сложных героев русской литературы, Ивану Карамазову, всего двадцать два года. Замужество в семнадцать лет означало для молодой женщины полную независимость от родительской семьи, ответственность за будущих детей, дом и хозяйство. Этот переход от беззаботной юности к ответственной жизни описан Толстым в 'Анне Карениной', когда он рассказывает о первых месяцах замужества Кити Щербатской, еще не привыкшей к тому, что теперь она может купить себе сколько угодно конфет, но уже отвечающей за благополучие новой семьи.
Современные юноши и девушки часто слышат от взрослых упреки в и. Обоснованны ли они? Если да, то почему на эти упреки молодые люди чаще всего отвечают агрессией? В значительной мере потому, что претензии старших не конкретизированы и не идут далее фраз наподобие 'я (мы) в твои годы…'. Зрелость создается не пережитыми испытаниями как таковыми, но вынесенным их них социальным опытом, который в нормальных условиях является основой культурной традиции: ведь человек взрослеет, следуя определенным культурным образцам. В 'мире без границ' юный англичанин усваивает понятие неприкосновенности личности на том же уровне безоговорочности, как юный японец — понятие о почитании старших. На основе таких и им подобных культурных образцов формируется ответственная личность, т. е. личность, способная осознанно выбирать из возможных поступков, а не просто пытаться удовлетворить сиюминутные желания, не заботясь о последствиях, — а ведь именно так поступают дети.
Части современной молодежи действительно не хватает чувства ответственности, для многих характерно отсутствие адекватных представлений о нашем недавнем прошлом, знать которое крайне важно для понимания особенностей переживаемого сейчас переломного периода в истории нашей страны. Объективно обусловленный разрыв в культурной традиции, связанный с крушением политического режима коммунизма, сочетается с неосознанным сопротивлением авторитарному стилю воспитания, исторически присущему нашему обществу. В резко изменившихся условиях молодой человек нередко действует только в том кругу понятий и событий, где можно с наименьшими усилиями получить побольше удовольствий, что характерно для и. стиля поведения.
Выход за эти пределы, требующий терпения, мужества и ответственности, и будет означать обретение реальной, а не 'паспортной' зрелости.
С понятием л. мы встречаемся в разных контекстах. Например, историю человечества мы представляем себе преимущественно как череду времен, когда жили и действовали выдающиеся л. Древняя Греция — это Перикл, Эсхил, Сократ, Платон, Сафо; Древний Рим — это Цезарь, Нерон, Гораций, Вергилий; соответственно образ средних веков соотнесен с многочисленными Карлами, Генрихами и Людовиками. Наши представления об эпохах Возрождения и Просвещения также персонифицированы, т. е. ассоциируются в первую очередь с именами и деяниями определенных л. — Галилея и Данте, Микеланджело и Боккаччо, Вольтера и Руссо. Наконец, XIX в. — это Наполеон и Бальзак, Пушкин и Кутузов, Гельмгольц и Пастер, а XX — Эйнштейн и Гагарин, Хемингуэй и Пастернак, но также Гитлер и Мао Цзэдун.
А что мы имеем в виду, говоря о наших современниках и знакомых — будь то актер, учитель, спортсмен — 'он (она) — прежде всего личность'? Видимо, мы хотим подчеркнуть, что данный персонаж обладает особыми, именно ему или ей присущими качествами, несводимыми ни к профессии, ни к внешности или должности. Соответственно за расхожей фразой 'он хороший певец/математик/ футболист, но как личность мне не интересен' стоит наш отказ признать за этим человеком какую–то совокупность свойств, которая отмечает его как непохожую на других индивидуальность. Очевидно, что в обоих случаях мы выделяем в человеке некое ядро, и оцениваем именно это ядро — иногда как особо значительное или оригинальное, а иногда — как заурядное.
Означает ли сказанное, что 'личностями' следует считать только людей выдающихся или хотя бы 'особенных'? Безусловно, нет. Каждый из нас — л., независимо от влечений, способностей, пристрастий и ценностных ориентации. Важно, однако, что л. становятся, а не рождаются, т. е. само понятие л. относится не к уровню психофизиологии, а к уровню социальных характеристик и взаимодействий. Поэтому л. следует рассматривать не изолированно, а в системе характерных для нее отношений с другими людьми и социальными институтами, иначе говоря — в системе социальных ролей и связей.
Большинство из нас в течение жизни успевает 'сыграть' много таких ролей — быть дочерью/сыном, женой/мужем, стать матерью/отцом, учить младшего брата кататься на велосипеде, а самому — учиться играть в шахматы; опекать больного, играя роль сильного, но и самому болеть, т. е. быть в роли слабого. Овладение (конечно, не полностью осознаваемое) основными ролями, типичными для человека определенной эпохи и культуры, обычно называют социализацией.
Если ребенок почему–либо (например, из–за хронической болезни) длительное время находится в больнице и тем самым в вынужденной изоляции от матери и ровесников, он лишен нормальной возможности социализации, и структура его л. неизбежно будет искажена (см.
Система характерных для л. социальных ролей и тем самым содержание понятия л. существенно зависит от эпохи. Во все времена люди любили и ненавидели, поклонялись богам и героям, презирали обман и трусость, восхищались красотой и страдали от утрат. Не следует, однако, думать, что они переживали при этом то же, что и мы. В Древней Греции свободный гражданин был в первую очередь не индивидуальной и неповторимой личностью, а членом своего полиса. В эллинистической культуре любовь и уважение зрелого мужчины к жене вполне совмещались с любовью к юноше, которому старший по возрасту и положению покровительствовал или делил с ним тяготы военных походов. Во времена Высокого Средневековья был распространен культ рыцарской любви, но эта любовь могла быть обращена исключительно к замужней даме и культивировалась, как мы это знаем из поэзии трубадуров, как заведомо нереализуемая в земной жизни.
