в своих бумагах, возразил.
— Рано тебе еще.
— Да надоело здесь, у себя в части быстрее долечусь.
— Да где она сейчас, твоя часть? Если хочешь, могу на пересыльный пункт отправить.
— Не, — не согласился Вова, — выписывайте меня обратно, есть же приказ танкистов в свои части отправлять.
— Так ты же не танкист!
— Раз в танковой бригаде служу, значит, танкист. Выписывайте.
— Ну как хочешь.
На следующий день, еще слегка прихрамывающий Вова, заявился в комендатуру. Там про бригаду тоже никто ничего сказать не мог, ефрейтора Лопухова направили в Тарнобжег с туманным напутствием 'там найдешь', конспираторы хреновы. Полторы сотни километров он преодолел за четыре дня, в дороге малость поиздержался и в местную комендатуру прибыл немного потрепанным и сильно голодным. Как и ожидалось, вся танковая армия была расквартирована в окрестностях городка. Поздно вечером он, наконец, добрался до штаба бригады на попутке, а там уже и до автороты недалеко.
Вовиному появлению народ искренне обрадовался, за три месяца, что он отсутствовал, армия находилась в резерве, других потерь не было. Кальмана на месте не было, ушел к танкистам обмывать ордена, полученные за Сандомир, поляну накрыли без него. Вскоре сытый и пьяный Вова почувствовал себя дома, насколько это применимо к дому польского крестьянина и компании суровых, промасленных и прокуренных мужиков. К полуночи появился ротный пьяный и очень злой, все полезших к нему с вопросами послал на хрен. Часам к двум ночи собравшиеся расползлись, не все, правда, некоторые выпали из реальности, не выходя из-за стола.
Утро было тяжелым. Вова сполз с лавки, на которую не помнил, как попал ночью, во рту, будто кошки нагадили. Пошарил по столу в поисках опохмелки, но ничего не нашел, все вчера выжрали боевые товарищи. Матюгнувшись, выполз во двор, хватанул тяжелого сырого снега, протер лицо и отправился к забору снять тяжесть с души. Удачно вернулся, главное, вовремя..
— Машины свободной сейчас нет.
Опухший, с красными глазами, капитан в надвинутой на глаза шапке, поморщился, как от зубной боли.
— Пойдем вперед, первый трофей – твой. А пока вон ремонтникам помоги.
— Есть помочь, — согласился Вова.
— Дуй к старшине, вставай на довольствие, пока еще я ротой командую.
Прежде, чем отправиться по адресу, Вова решил задержаться, всех интересовали подробности вчерашней гулянки у танкистов, тем более, что кое-какие слухи уже дошли до автороты.
— Да нормально сидели, — нехотя кололся Кальман, — потом парторг приперся.
Штабного парторга в бригаде не любили, хотя больших пакостей он, вроде, никому не делал. Зачем нужен при штабе целый капитан, партийные бумаги перекладывать?
— Ему штрафную налили, потом еще. Никто и не заметил, как он окосел. А потом он мне заявляет 'Ты здесь сидишь, а все твои соплеменники на Ташкентском фронте отсиживаются'.
Слушатели напряглись, горячий нрав ротного все знали не по наслышке.
— А дальше чего было?
— Ну я и ляпнул, что мои, что мои хоть у немцев в карателях и полицаях у немцев не служат. Пьяный был.
Парторг был чистокровным украинцем с Полтавщины. Народ напрягся еще больше.
— А он?
— За кобуру схватился.
— А ты?
— Я тоже. Но тут танкисты вмешались, парторгу в морду дали и на улицу выкинули.
— И что теперь? Парторг этого просто так не оставит.
— Да знаю. Поживем – увидим.
Ко всеобщему удивлению, никаких оргвыводов не последовало, историю с разбитым партийным лицом бригадное начальство решило замять. Наступление на носу и именно этим капитанам танки вперед вести, а партийный при штабе останется.
Вовин ППШ, с которым он был неразлучен полтора года, остался у подобравших его танкистов. Вместо автомата ему выдали новенький карабин образца текущего года с неотъемным штыком. Собственно, ничем кроме этого штыка, да еще нескольких мелких деталей, этот карабин от прежнего не отличался. Руки сами вспомнили, куда обойму вставлять и как затвор вынимать, хотя, было бы что вспоминать. Еще одну тенденцию последней фронтовой моды подметил Вовин глаз – шоферы начали носить танковые шлемы, тем самым подчеркивая принадлежность к уважаемому роду войск.
Подняли бригаду тридцатого декабря. Победный сорок пятый, а это понимали уже все, встретили на марше. Ночь, плеск черной воды и тусклый свет фар, ремлетучка, в кузове которой трясся Вова, переправилась обратно на плацдарм в ночь со второго на третье января. Войск тут собралась много. Впервые с лета сорок третьего Вова видел столь многочисленные, хорошо укомплектованные личным составом и техникой части. Пожалуй, только с автомобилями были проблемы. Все танки в бригадах – новые с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой, только танки-тралы остались со старым орудием. Полк новеньких ИС-2, самоходки со стодвадцатидвухмиллиметровыми орудиями, даже новейшие противотанковые БС-3, опять же целый полк!
Вся эта махина пришла в движение двенадцатого января. Рецепт прорыва немецкой обороны был прежним – двести с плюсом стволов на километр фронта. Артподготовка на этот раз была в два этапа. После часового обстрела стрелковые части взяли первую линию траншей. В девять утра начался второй этап артподготовки, длившийся два часа. В конце второго часа некоторые немецкие части начали отход, не дожидаясь атаки пехоты. После полудня вперед двинулись танки, и уже к вечеру вся армия вышла на оперативный простор.
Пять дней ремлетучка, а вместе с ней и Вова, колесила по запруженным техникой, людьми и обозами дорогам, несколько раз попадали под авианалеты, но обошлось без потерь. Мороз хоть и небольшой, а в моторе ковыряться неприятно, как и гайки крутить. Все это время Лопухов пытался приглядеть себе подходящий трофей, но не везло. То модель редкая, то повреждена машина сильно. Да и маловато попадалось машин в начале наступления.
— Ничего, — утешали Вову ремонтники, — как только что-нибудь подходящее будет, мы ее быстро на ход поставим. А то, оставайся с нами.
Мысль была неплохая, но ремонтники с точки зрения проведения бартерных операций находились в худшем положении, чем шоферы. И Вова продолжил поиски.
К концу пятого дня бригада оказалась в Ченстохове. На улицах города отступающие немцы оставили около сотни разнообразных машин. Вова уже подобрал себе очень даже приличную 'Татру' с мотором воздушного охлаждения. Оставалось только найти и заменить выдранные прежним владельцем провода и залить в бак бензин, но тут пришел приказ двигаться дальше.
— Ну, хоть полдня дайте, — заныл Вова, — я на ней вас и догоню.
— Отставить, — грозно насупилось начальство, — марш в ремлетучку.
Проткнув немецкую оборону, танкисты проходили по сорок-пятьдесят километров за сутки, и этот темп удерживался уже третий день, снабжение быстро отставало, учитывая, что за предыдущую пятидневку прошли еще полторы сотни и форсировали три не самых мелких реки.
Еще через два дня Лопухов проснулся в Германии, но это он узнал не сразу. Усталость свалила намертво, едва он забрался в фанерную будку полуторки после снятия пригодных запчастей с подорвавшегося на мине 'студебеккера'. Пока машина гремела железом и прыгала на кочках по разбитой танками дороге, Вова крепко спал, но стоило остановиться – проснулся мгновенно.
— Надолго встали? — поинтересовался Вова.
— А хрен его знает.
Спрыгнув на дорогу, убедился, что впереди затор и быстро движение не начнется. Под сапогами Лопухов с удивлением обнаружил брусчатку. Шоссе, однако, с двух сторон обсаженное высокими деревьями,
