раз. Как вести себя, абсолютно не представляю. Поэтому решил повторять поведение опытного бойца. Если он идет в полный рост, несмотря на падающие рядом мины, то и я им не кланяюсь. Но если он вдруг упал, то и мне нужно как можно быстрее оказаться на земле. Он себе ямку для ночлега выбрал, чтобы от осколков защищала, и я рядом устроюсь. Стопроцентной гарантии такое поведение не дает, но шансы на выживание существенно повышаются.
От землянки разведчиков до наблюдательного пункта около километра. Лейтенант ведет нас по ходу сообщения. За лейтенантом идет Шлыков, за ним я. Замыкает шествие Сашка с дальномером на плече. Когда мы почти добрались до цели, разведчик показывает рукой куда-то на запад.
— Вон он.
Я ничего не вижу, хотя на зрение не жалуюсь.
— Куда?
Лейтенант за хлястик шинели стаскивает Шлыкова из стрелковой ячейки обратно в окоп, тот хотел рассмотреть аэростат в бинокль.
— Снайперы, сволочи, — поясняет разведчик, — вчера одного насмерть, двое раненых. Ладно, хватит лясы точить, почти пришли.
Мы с трудом размещаем дальномер у амбразуры НП и наводим его на немецкую 'колбасу'. Лейтенант приникает к бинокуляру, наконец, выдает результат.
— Шестнадцать четыреста.
Я повторяю манипуляции Шлыкова.
— Шестнадцать пятьсот.
Хреново, досягаемость нашей пушки пятнадцать пятьсот, и это по горизонтали. Аэростат же висит на приличной высоте, куда снаряд нам с наших позиций не закинуть. Ни при каких условиях. Только если пробраться в тыл к немцам на глубину не менее километра. Но соваться с нашей пушкой в немецкий тыл как-то не хочется. Фрицы не дураки, не стали поднимать аэростат в зоне досягаемости нашей артиллерии. А здесь дальность измерить никто не догадался, нас вызвали почти за две сотни километров. Да-а, подставили нас: стрелять – бесполезно, не стрелять – нельзя. Вот и решайте задачу, господин инженер. Это не двойной интеграл, тут думать надо.
— Ну, что делать будем? — интересуется Шлыков.
— Думать, товарищ лейтенант, думать. Авось придумаем что-нибудь.
И тут мне в голову пришла мысль о том, на кого можно спихнуть это дело.
— Товарищ лейтенант, — обратился я к разведчику, — а корпусная артиллерия эту 'колбасу' достать пробовала?
— А как же, несколько раз пробовали.
— Ну и что?
— Да ничего. Пока наши пристреливаются, немцы их позиции засекают и начинают своей артиллерий давить. А еще немцы могут просто спустить аэростат, тогда наши постреляют, постреляют, а назавтра он опять висит.
И тут облом. Соколы наши, выходит, обос… обделались, корпусная ничего сделать не смогла. А крайним кто будет? Мы? Получается, что мы.
— Значит так, товарищ лейтенант, — это я уже Шлыкову, — у нас есть два выхода и оба хреновые. Первый. Сегодня ночью втаскиваем орудие поближе, маскируем и, как только аэростат поднимется, открываем огонь. Следующей ночью, те, кто останутся в живых, попробуют вытащить то, что останется от орудия.
— А второй? — интересуется взводный.
— Второй. Берем у комполка справку о недосягаемости аэростата и мотаем отсюда. Приказ все равно не выполним, но хоть все живы останутся.
Лейтенант впадает в задумчивое состояние. Я его понимаю, крайним в этой истории будет он.
— А ты, сержант, какой бы вариант выбрал.
— Второй.
— Под трибунал могут отдать, — сомневается взводный.
— А могут и не отдать. Наш район сухопутчикам не подчинен, и нехрен свои задачи на нас перекладывать. Тем более – задачи невыполнимые. Пусть сначала фронт к аэростату на нужное расстояние подтянут, а уж потом и мы по нему пальнем.
— Хрен с ним, — решает лейтенант, — напишет майор справку – уезжаем отсюда.
Оба лейтенанта уходят в штаб полка, мы с Коноваловым сворачиваем дальномер и возвращаемся к орудию. Лейтенанты появляются минут через сорок после нашего возвращения. Шлыков находится в состоянии глубокой задумчивости.
— Ну что, товарищ лейтенант?
— Майор сказал, что справку напишет, если мы балку обстреляем.
— Какую еще балку?
В разговор вступает разведчик.
— Да есть тут один овражек. Прошлой ночью немцы в нем что-то делали. Мы выпустили несколько осветительных ракет, но ничего толком не разглядели, а для пулемета – далековато.
— А зачем нам туда лезть? Проще в этот овраг полдюжины минометных мин закинуть.
Лейтенант только плечами пожал, это не его идея. Можно предположить, что своих минометчиков майор подставлять не хочет, а мы чужие, как приехали, так и уедем. Ну и обычное презрение фронтовика к 'тыловым крысам', хотя от штаба полка до передовой траншеи три километра наберется, а то и больше. Штаб стрелкового полка это еще не передовая.
— Давайте на местности посмотрим, — предложил разведчик.
Линия фронта здесь проходит по берегам извилистой речки. Между передовыми траншеями около пятисот метров, пойма болотистая, правый берег обрывистый. В этом берегу и образовался нужный нам овраг. Короткий и неглубокий, он проходит под углом к общему направлению течения речки, поэтому, чтобы просмотреть его на всю глубину, приходится здорово сместиться по фронту.
— Вон она.
Мы лежим на опушке небольшой рощи, Шлыков рассматривает балку в бинокль, потом передает мне. Я ничего особенного не замечаю – овраг, как овраг, если там и есть что-нибудь, то фрицы это хорошо замаскировали. До балки около километра.
— И как мы сюда орудие вытащим? Фрицы в момент засекут, ни одного выстрела сделать не успеем.
— А сколько времени вам надо? — интересуется разведчик.
Я делаю расчет по времени.
— Минута развернуться, восемь снарядов на этот овраг хватит, это еще сорок секунд, минута свернуться.
— Долго, — размышляет лейтенант, — днем не получится, ночью надо стрелять. Орудие протащим через просеку, по которой сюда пришли, по ней и уйдете. Балку мы вам ракетами подсветим, на фоне обрыва она будет видна как темное пятно. Попасть сумеете? Тут около километра.
— Не промажем, товарищ лейтенант, у нас прямой выстрел – восемьсот метров.
— Тогда договорились. Во сколько начнем? В час?
— В час, так в час, — соглашается Шлыков, — давайте сверим часы.
Командиры сверяют часы, и мы возвращаемся к расчету. Пока идем, просчитываю данные для стрельбы. Когда мы подходим к орудию, вокруг нас собираются зенитчики. Шлыков ставит задачу, но уж больно нечетко, когда он заканчивает, беру слово.
— Значит, так. Петрович, как только выскакиваем с просеки, разворачиваешься на сто восемьдесят градусов, двигатель не глушишь, орудие не отцепляешь. Сан Саныч, угол прицеливания ноль ноль восемь.
— Будет сделано, — кивает Сан Саныч.
— Рамиль, взрыватели надо вкрутить заранее. Знаю, что не положено, товарищ лейтенант, но там с ними возиться будет некогда. На первом ставишь дальность пятнадцать, на втором – шестнадцать, и так далее. Понятно?
